21 октября Гитлер отдал приказ о вторжении на территорию Чехословакии и о преобразовании её в протекторат, что и было в точности исполнено 14 марта 1939 года — чехи не сопротивлялись. В это же время Монтегю Норман, очистив карманы невинной жертвы, предательски передал рейхсбанку б миллионов фунтов — чехословацкий золотой запас, находившийся на хранении в Английском банке. То, что Норман был тесно связан с партией Чемберлена, совершенно ясно (иначе просто не могло быть), но этот факт, так же как и подробности их взаимоотношений, никогда не разглашался (151) после.

Теперь единственным препятствием для полного уничтожения плодов Версальского договора оставалась Польша устранения этого препятствия Гитлер оказывался у ворот Советского Союза: капитан Уинтерботам, британский разведчик, только что вернулся из Восточной Пруссии, где местный лидер уверил его в том, что план «Барбаросса» может быть приведён в действие уже в мае 1941 года (152). Таким образом, для Англии в этих делах не было ничего тайного.

Лидеры британской политики ещё раз сменили костюмы (см. рис. 5.2). С умиротворением, как с государственной политикой, было покончено; после вторжения Гитлера в Чехословакию эту политику было уже невозможно «скармливать» массам. На сцене была разыграна следующая пьеса: пронацистская партия мира отошла на задний план, заняв позицию фрондирующей элиты, а «Круглый стол» и антикоммунистическая партия слились в неформальную диархию (двоевластие), при этом фасад, возглавляемый Галифаксом, притворялся, что готов жёстко разговаривать с нацистами, в то время как невидимый фронт, ведомый группой Чемберлена, продолжал настаивать на уступках Гитлеру и на «дружеских» уверениях последнему в том, что Британия не будет воевать (153).

Гитлер зашёл настолько далёко, насколько ему позволили; теперь для Британии настало время успокоить Гитлера относительно Западного фронта и спровоцировать его на начало военных действий. 31 марта 1939 года, «точно в середине срока между публичным разрывом с Германией и тайным возобновлением... экономических переговоров с ней» (154), Чемберлен проинформировал палату общин о том, что «в случае любых действий, угрожающих независимости Польши, правительство Его Величества будет считать себя обязанным немедленно предоставить польскому правительству любую помощь, какую Британия будет в силах оказать».

Это было очень необычное заверение. Начиная с 1918 года британское правительство решительно отказывалось от всяких двусторонних соглашений, содержащих гарантии в отношении какого бы то ни было европейского государства. Теперь же Британия делала одностороннее заявление, причём Британия, не получая ничего взамен, давала гарантии государству в восточной части Европы; при этом британцы возлагали на это государство ответственность решения относительно того, когда должны быть выполнены эти гарантии; это было нечто беспрецедентное (155).

Стратегия Британии, независимо от её сложности и прозорливости во всём, что касалось реализации и согласованности во времени, всегда оставалась одной и той же: натравливать друг на друга врагов, а страны-сателлиты превращать в мины, подведённые под выбранного основного противника, — в данном случае под Германию. То, что было накануне Первой мировой войны сделано Британией с Бельгией, теперь повторялось в отношении Польши.

Переговоры Гитлера с Польшей начались 21 октября 1938 года; немцы — вполне предсказуемо — просили уступить им город Данциг и километровую полосу вдоль польского коридора с шоссейной дорогой и четырехколейной железной дорогой под юрисдикцией Германии. Эти, надо сказать, весьма скромные требования были предъявлены польскому союзнику в весьма сердечной и дружеской форме; речь шла о возвращении последнего пустяка, потерянного Германией по условиям Версальского договора. Гитлер не желал завоёвывать Польшу; напротив, он хотел использовать её как союзника в грядущем наступлении на Россию (156). Правда, Польша к концу марта проявила склонность к спорам и придиркам, и поначалу фюрер, не понимая, что Британия успела тайно сделать какие-то предложения Польше, недоумевал по поводу «непонятно откуда взявшегося польского упрямства» (157).

Не удовлетворившись обманом нацистов, британцы точно так же соблазняли и Польшу, уверяя последнюю в том, что Британия и Франция начнут полномасштабное наступление на Германию, в случае если она решится напасть на Польшу. Однако до самого конца вёсны 1939 года никакая помощь — ни в виде военной техники, ни в виде солдат — не поступила из союзных стран в Польшу. «Британия притворилась глухой, когда Польша начала просить экономической и военной помощи для подготовки к отражению германской агрессии» (158). В мае Гитлер приказал своим генералам считать Британию на данный момент наиболее вероятным противником.

Группа Чемберлена продолжала из Лондона заигрывать с нацистами, обещая не позднее августа «полноценное политическое партнёрство в обмен на мир» (159), в то время как «Круглый стол» продолжал требовать от поляков, чтобы они не уступали немцам.

Гитлер отказывался верить, что англичане и французы настроены серьёзно, — это была уловка, рассудил фюрер. Он был вооружен, потерял союзника в лице Польши и был вынужден нанести удар — короче, он был готов начать нужную ему войну.

Весной 1939 года тайный эмиссар Рузвельта, верховный судья Феликс Франкфуртер — человек, близкий к Американскому еврейскому комитету, каковой, в свою очередь, стоял за спиной «Фокуса», — нанёс визит в Лондон. Вскоре после его отъезда из британской столицы Черчилль повёл шумную пропагандистскую кампанию (160). На авансцену британской политики вытолкнули теперь партию войны (см. рис. 5.2), жаждавшую помериться с Гитлером силами на поле боя. В мае 1937 года, когда Гитлер списал Черчилля со счётов как никчёмного политического легковеса, этот старый прожжённый бульдог британского истеблишмента предупреждал Риббентропа: «Никогда не стоит недооценивать Англию... Она очень умна. Если вы вовлечёте нас в следующую Великую войну, то мы поднимем против вас весь мир» (161).

Правда, прежде чем начать, фюрер совершил нечто абсолютно немыслимое: для того чтобы убрать с дороги Польшу, он подписал мирный договор с большевистской Россией.

Нацистов умиротворяли всё: папа римский из страха, Британия по заранее обдуманному плану, а русские для того, чтобы выиграть время. Сталин тоже читал «Майн Кампф» (162) и не питал никаких иллюзий: он знал, что рано или поздно Гитлер пожалует и в Россию.