Он заставлял ее пить, смачивая платок водой, поднося его к ее губам и выжимая капли воды — только капли, большим объемом она подавилась бы. Он также пытался кормить ее, но она не могла глотать пищу, так что ему пришлось отказаться от этого. Он хлопотал вокруг нее с беспредельным терпением и необычайной нежностью.

Карамон стоял в дверях, смотря на них. Рейстлин сидел на краю кровати, осторожно расчесывая длинные волосы матери и рассказывая ей старинные палантасские легенды, что слышал от нее же.

«И вы думаете, что знаете моего брата, — подумал Карамон, обращаясь к длинной череде лиц. — Вы, Мастер Теобальд, и ты, Джон Фарниш, и ты, Стурм Светлый Меч, и все остальные. Вы зовете его «Хитрецом» и «Змеенышем». Вы говорите, что он холодный, расчетливый и бесчувственный. Вы думаете, что знаете его. Я знаю его, — глаза Карамона наполнились слезами, — я знаю его. Лишь я один».

Он помедлил еще немного, пока снова не обрел способность видеть, и вытер глаза и нос рукавом, чуть не пролив вино при этом. После этого он сделал последний глубокий вдох свежего и чистого воздуха и вошел в душную темноту спальни.

— Я принес поесть, Рейст, — сказал Карамон.

Рейстлин оглянулся на брата и снова склонился над Розамун.

— Она не будет есть.

— Я… э… принес это для тебя, Рейст. Тебе надо что–то есть. Ты заболеешь, если не будешь есть, — добавил он, видя, что его брат начинает мотать головой. — А если ты заболеешь, что я буду делать? Из меня не очень–то хорошая нянька, Рейст.

Рейстлин улыбнулся:

— Ты недооцениваешь себя, брат мой. Я помню, как я болел. Ты показывал мне тени на стене… кроликов… — его голос прервался.

К горлу Карамона подступил ком, слезы снова начали душить его. Он быстро смахнул их и протянул тарелку вперед.

— Ну давай, Рейст. Поешь. Хоть немного. Тут Отикова картошка.

— Его панацея от всех несчастий мира, — Рейстлин искривил рот, пытаясь улыбнуться. — Хорошо.

Он положил гребень на маленький ночной столик. Приняв тарелку из рук Карамона, он съел немного картофеля и откусил пару кусочков мяса. Карамон беспокойно наблюдал за ним. Его лицо разочарованно вытянулось, когда Рейстлин отдал ему обратно тарелку, все еще полную больше чем наполовину.

— И это все? Ты больше не хочешь? Ты уверен? Может, еще чего–нибудь принести? У нас полно всякой всячины.

Рейстлин помотал головой.

Розамун что–то жалобно пробормотала. Рейстлин метнулся к ней, склонился над ней, говоря что–то успокаивающее, устраивая ее лежать поудобнее. Он смочил ее губы водой и принялся растирать тонкие руки.

— Ей… ей лучше? — беспомощно спросил Карамон.

Он мог видеть, что нет. Но он надеялся, что ошибается. Кроме того, он чувствовал, что должен сказать что–то, должен услышать собственный голос. Он чувствовал себя неуютно в этой странной темной комнате, и удивлялся, как его брат выносит это.

— Нет, — сказал Рейстлин. — Скорее, ей становится хуже. — Он помолчал минуту, и когда заговорил снова, его голос был приглушен и полон суеверного ужаса. — Это как будто она убегает вдоль по дороге, бежит прочь от меня. Я следую за ней, прошу ее остановиться, но она меня не слышит. Она не обращает на меня никакого внимания. И продолжает бежать все быстрее, Карамон…

Рейстлин замолчал и отвернулся, сделав вид, что поправляет одеяло.

— Отнеси тарелку на кухню, — резко приказал он. — А то она мышей привлечет.

— Я… я отнесу, — промямлил Карамон и поспешил выйти.

Оказавшись на кухне, он бросил тарелку туда, где, как он предполагал, находился стол; он не очень хорошо видел из–за слез, застилающих его глаза. Кто–то стучал в дверь, но он игнорировал стук, пока тот не прекратился. Карамон облокотился на буфет, глубоко дыша, часто моргая, пытаясь сдержать новый приступ рыданий.

Придя в себя, он вернулся в спальню. У него были новости, которые могли, как он надеялся, немного утешить его брата–близнеца.

Он застал Рейстлина все так же сидящим у кровати. Розамун лежала в той же позе, с глубоко запавшими открытыми глазами. Ее руки покоились на стеганом одеяле. Косточки на запястьях казались неестественно большими — плоть как будто таяла вместе с душой. Казалось, она заметно побледнела и усохла за те считанные минуты, пока Карамона не было. Он поспешно перевел взгляд с нее на своего брата и постарался задержать его там.

— Отик приходил, — сообщил Карамон, хотя в этом не было необходимости — его брат легко мог об этом догадаться по появлению картофеля. — Он сказал, что вдова Джудит уехала из Утехи этим утром.