– Пшено, – лаконично пояснил Стас.

Детина отвинтил крышку, сунул свой шнобель в горловину и шумно вдохнул, едва не высосав содержимое термоса, после чего удовлетворенно хмыкнул, завинтил обезвреженный предмет и бросил его обратно в рюкзак.

– Проходи.

Стас открыл дверь и вошел в просторный, богато обставленный кабинет с паркетным полом и тяжелыми парчовыми шторами на окнах. В противоположном конце кабинета, во главе длинного стола с дюжиной стульев по периметру, сидел лысоватый человек лет пятидесяти пяти плотного телосложения, облаченный в отглаженную черную форму с нашивкой из четырех серебряных крестов возле сердца.

– Садитесь, – потребовал хозяин кабинета командным тоном, не допускающим возражений, и указал на стул справа от себя.

– Здравствуйте, – поприветствовал Стас, прикрыл за собой дверь и, ни на секунду не выпадая из-под изучающего цепкого взгляда, проследовал к указанному стулу.

– Я слушаю. – Буров сцепил пальцы в замок и, не мигая, уставился на посетителя.

Суровое волевое лицо матерого управленца с высоким лбом, расчерченным глубокими вертикальными морщинами, и давящим взглядом карих глаз из-под густых черных бровей неожиданно вывело Стаса из душевного равновесия, моментально пригвоздив к месту невесть с чего навалившейся тяжестью. Заготовленные слова почему-то все растерялись, язык завис в бессловесном вакууме, судорожно ища опору.

– Я… У меня есть сведения, которые, возможно, могли бы вас заинтересовать, может быть… да.

– Об этом я уже догадался. Излагай, и побыстрее, у меня дела.

Стас прокашлялся.

– Мне известно, где находится лагерь местной банды рейдеров, – торжественно констатировал он и замолчал, ожидая реакции.

Буров продолжал молча сверлить собеседника взглядом, не подавая ни малейших признаков заинтересованности. Каменное лицо сохраняло полную неподвижность.

– Могу показать на карте, – продолжил Стас в надежде заинтересовать потенциального клиента.

Ноль реакции.

– За определенную плату.

Губы Бурова медленно разомкнулись и совершили несколько причмокивающих движений.

– Денег хочешь?

– Я прошу лишь разумного вознаграждения за ценную информацию и…

– Все хотят денег. Да-а-а… Куда не плюнь, всюду деньги. – Буров подался вперед, облокотившись о стол, и недобро улыбнулся. – Деньги – зло, мой мальчик, одни беды от них. Посмотри вокруг. Люди предают, убивают, торгуют друг другом, как вещами. Вещами, мой мальчик! Деньги превращают нас в неодушевленные предметы, в товар. Алчность берет верх над рассудком, заставляет человека совершать немыслимые поступки, страшные, подлые, гнусные. Разве человек в здравом уме может творить такое? А ведь творит. И ради чего? Ради денег.

Стас сидел, вылупив глаза, и тихо охуевал. Уж чего-чего, а проповеди он никак не ожидал услышать. Подобные разговоры ему совсем не нравились, но перебить проповедника в форме Стас не решился.

– Деньги развращают человеческую сущность, подменяют собой мораль, совесть, – Буров задумался, – веру! Поклонение золотому тельцу – это ли не страшнейший из грехов? Не он ли привел к коллапсу всю планету? Да и вообще, – продолжил Буров уже более спокойным тоном, – если даже опустить все эти доводы, почему я должен тебе платить?

Стас, совершенно выбитый из колеи таким поворотом беседы, сумел лишь выдавить:

– Я как бы… в общем… – и начертить рукой в воздухе заковыристую фигуру, схожую по конфигурации с траекторией тревожных мыслей, блуждающих в его голове.

– Что ты как бы? А? Что ты мне тут руками машешь? Пришел в мой город и трясешь с меня деньги! За что? Ах, да, за информацию. За сведения о банде, которая, – Буров начал загибать пальцы, – убивает и грабит граждан Мурома, мешает торговле, в грош не ставит законы и лично мне смачно харкает в рожу одним фактом своего существования! Эти сведения ты продать хочешь, да? А если я не заплачу, тогда что? Встанешь и уйдешь? Ты знаешь, как это называется? Укрывательство – вот как. Ты сейчас укрываешь банду убийц и воров! По тебе петля плачет, висельник!

Стас попытался сглотнуть, но ком застрял в горле, словно пеньковая удавка уже начала затягиваться вокруг его шеи.

– Послушай, сынок, – неожиданно смягчился Буров и заговорил доверительным, почти отцовским тоном: – Я бы на твоем месте прямо сейчас рассказал все, что знаю. Честно и откровенно. Кто, где, когда и при каких обстоятельствах. Я же вижу, парень ты смышленый, положительный. Зачем жизнь себе ломать? Очень не хочется, чтобы за тебя наша бригада дознания взялась. О-очень. Они не только жизнь, они тебе все сломают, и по многу раз. У них в этом деле большой опыт имеется.

Стас почувствовал себя нехорошо. Голова заболела, накатила тошнота. Ему не раз случалось ловить пулю, получать ножом в живот и прикладом в лицо, но тогда страшно не было, а если и было, то не так, как сейчас, здесь, в кабинете, за столом. Хотя нет, это был даже не страх, а какое-то мерзкое, давящее и отупляющее чувство собственной потерянности, уязвимости, беззащитности. Буров продолжал что-то говорить, но слова не доходили до мозга, разливаясь дребезжащим гулом по черепу. Дышать стало трудно. В ушах застучала кровь, с шумом перегоняемая по сосудам частыми короткими рывками. Стас сидел, глядел тупо сквозь плывущее изображение сочувственно скривившейся рожи Бурова, а в пустой, как чан, голове крутилась только одна мысль: «Плохо, плохо, очень плохо».