Штохл?… Его боится, глубоко ощущает всю бесплодность его натуры. Глен?… Он до сих пор живет в ней (его глаза, плечи, губы). Неужели мы бессмертны только в делах и в памяти женщин?

— Всего хорошего!

…В коридоре мне встретился Шарги:

— Хэлло, Звездный! Гуляете.

— Ты хоронил Глена? — спросил я.

— Хоронил Глена?… — повторил Шарги. — С чего это вы взяли? Нет, я не имел высокой чести ни хоронить, ни дружить с ним. Я простой человек, к двуногим божествам типа Штохла и Глена отношения не имею. Но уверяю вас, один другого стоил.

«Откуда он мог узнать? — металась его мысль. — Хотя глаза… Зачем мне ввязываться в это дело. Останусь в стороне и проведу дурака».

— Не проведешь. И все знаешь.

— Я не понимаю вас…

— Я не жду слов, ты боишься Штохла. Дай мне картинку, и все.

Шарги упрямится:

— Завираетесь, Звездный.

— Погляди мне в глаза.

Он поглядел. Что ему оставалось делать?

Я увидел: носилки с Гленом несут многоножки. Рядом идет Штохл в скафандре. Остановились — Шарги обливает труп из бутылки. Доктор? Он в стороне, он наблюдает. Шарги достал зажигалку. Пламя, дым, столб дыма… Сгорая, Глен облаком взлетает в атмосферу. Где-то там, перегруппировав свои атомы и с дождем упав вниз, он станет частью жизни Люцифера, сольется с планетой.

Все нормально — болезнь, смерть, истребление опасного трупа. Значит, Шарги не знает всего.

— Что предварило это событие? Говори.

Шарги упрямится:

— Нет! Тебе не сломить мою волю.

— Но это же так просто. Встань! Ты спишь. (Он закрыл глаза). Ты видишь Глена и Штохла (за лобной костью началась суета образов).

Я пошарил в его памяти и повелел забыть наш разговор и стоять. Сам пошел встретить Тима.

Вот было зрелище — подъем плота в пещеру!

А какой лохматый и оборванный бродяга Тим! А собаки!

Они так обрадовались мне!

Я проводил их и попросил Ники доставить еды и побольше, затем помочь Тимофею выкупать собак.

Час я провел с Тимом и собаками. Те, все обнюхав, разыгрались. Они гонялись друг за другом по коридору, рычали, лаяли. Шум поднялся страшный.

— Пока. Я ухожу, — сказал я Тиму. — К Штохлу.

— Я с тобой. А здорово здесь!

…Дверь кабинета охраняли спецроботы, одетые в ласковых цветов пластмассу. Они смахивали на людей.

Только у каждого спецробота был лазер. Это боевые, сильные машины. Зачем они? Вот бы побывать в первом ряду, когда Штохл проводит смотр своим мыслям. Я бы дорого дал за это, заплатил бы любую цену. Даже знания Аргусов не раскрывали этого человека.

Нас о цели прихода расспросил вежливый робот-секретарь. Он говорил, но я все ждал, не хрустнет ли, раскрываясь, звездчатая диафрагма лазера.

На всякий случай я встал впереди Тима.

Робот гнул перед нами пластмассовый хребет, рассыпался в любезностях. Уверял, что Штохла нет, даже разрешил взглянуть и убедиться.

Мы взглянули в раскрытую дверь. Штохл занимал большую залу. Она заставлена столами с аппаратами и картами. Одним словом, кабинет работника.

На стене висит детальный чертеж Люцифера в разрезе. — Значит, он прощупал его сейсмоволнами и, быть может, глубинным бурением.

Мы вернулись, и Тим ушел спать. А я ждал — Штохл должен прийти ко мне.

В три ночи дверь открылась. Штохл вошел. Хозяином сел в кресло. Откинулся, сунул в рот конфету и, посасывая и почмокивая, спросил:

— Недурно у нас? А? (Получилось так — «недувно».)

— Уютно, — сказал я. — Прохлада, воздух, чай. Хорошо!

— Да, это вам не джунгли. Такая в них первородная каша… (и сморщился брезгливо). Вроде наших с вами взаимных отношений. Я не люблю тянуть, мой стиль — быстрота. А ведь тяну с вами, понимаете, тяну. Боюсь, что ли?

— Есть немного, — согласился я.

— Понимаете, — он положил ногу на ногу, — у меня такой пунктик — мне во всем определенности хочется, ясности. Во всем! Вас я могу включить в свои расчеты, вы мне ясны. И каким бы вы себе ни казались ужасным, я и алгоритм ваш найду, и движения вычислю. И, знаете, весьма точно. Но…

Он сидел откинувшись, обтянутый блестящим костюмом, словно кожей. Он казался металлическим, ему это нравилось, то и дело он посматривал в настенное зеркало.

— …но все же каша. Я стрелял, а не арестован. Неясно! Ясность же хороша. О, я бы и этот мир сделал таким, если бы стал богом. Понимаете — во всем четкость и минимум протоплазмы. Я бы сотворил мир роботов или на худой конец мир насекомых. Они сухие насквозь. Заметьте, чем больше слизи в существе, тем оно для расчета непригоднее. Возьмите Люцифер. Слизь, глыбы первобытной слизи. Из них через миллиард лет будут сделаны неизвестных свойств звери. И на таком фундаменте решено строить цивилизацию… Смешно.

— Закон о невмешательстве, — напоминаю я.

— Он глуп! Я бы вместо этой слизи дал мир, четкий и работящий, как станок. Мир-друг. Мир-робот. А вы срываете мою работу… Неопределенность, слизистость, — сердито говорил он. — Ненавижу их! Я и с собой-то мирюсь из-за ясной головы да отличной маскировки кожей моих потрохов. И хочу все знать точно и ясно, потому и пришел к вам.

Хочу знать, вы мой враг (это понятно) или потенциальный друг (это возможно)? Молчите, взвешиваете?… Я бы и сам это установил, да времени не имею. Но что это мы сидим и ерунду городим? Хотите полюбоваться на мои штучки? Новые? А? Хехе, безопасные, но… (он поднял палец). Но с определенной мыслью.