Полицейские, выместив наконец ярость на своих жертвах, оставили их в покое и собрались вокруг мертвого командира. Одни пленники стонали и охали, причитали, другие лежали тихо и неподвижно. Геро, которого избили особенно жестоко, рвало.

Ту Хокс пришел в себя, но мыслить четко и ясно смог не сразу. Голова болела, словно кто-то запустил в нее раскаленные когти и разрывал ими мозг, а тело было сплошной кровоточащей раной.

Он знал, почему О'Брайен так поступил. С той минуты, когда сержант осознал, что навсегда оторван от родины, он медленно умирал. Глубокая скорбь переполняла все его существо, неутихающая печаль гасила волю к жизни. Он пошел на смерть сознательно, и сделал это под видом мужественного и рыцарского поступка. Для других его смерть не выглядела самоубийством, но Ту Хокс знал своего друга намного лучше других.

Но кроме всего, поступок О'Брайена действительно отвлек внимание полицейских от девушки. Они пинками и ударами подняли пленников на ноги и загнали на борт подъехавшего грузовика. Их везли девять часов, не давая ни еды, ни воды. Наконец они оказались в военном лагере, и всех пленников поместили в усиленно охраняемый барак. Им дали воды, черствого черного хлеба и немного вонючего супа с парой кусочков жесткой, жилистой говядины.

Пришла ночь, а с ней и кровососы. Утром можно было вздохнуть посвободней, но впереди был допрос. Один из офицеров, владеющий блодландским и готинозонским языками, допрашивал их целый час. Их рассказ, казалось, встревожил его. Во второй половине дня пришли солдаты и увели Ильмику.

Ту Хокс спросил Геро, имеет ли он хоть представление о том, что здесь происходит. Геро пробормотал распухшими губами сквозь выбитые зубы:

— Если бы Инскапинтик все еще был нейтральным, перед нами извинились бы и отпустили. Но теперь нет. Лучшее, что нам светит — это жизнь в рабстве. Девушку, скорее всего, отдадут на забаву высшим офицерам. Когда она им надоест, ее отправят к низшему командному составу. Бог знает, что произойдет потом. Но Ильмика — дворянка Блодландии. Она убьет себя при первой возможности.

Но у Ту Хокса было ощущение, что за кулисами что-то происходит. Через два дня его и Квазинда привели в один из кабинетов комендатуры. Там находилась Ильмика Хускарле, один из офицеров Инскапинтика и перкунец. На последнем был белый с красным мундир с орденами и золотыми эполетами. Девушка выглядела намного лучше: она вымылась, ей дали женскую одежду. Но, несмотря на это, взгляд ее был отсутствующим; она, казалось, была полностью погружена в свои собственные безрадостные мысли. Перкунцу приходилось по несколько раз повторять вопросы, чтобы получить от Ильмики ответы на них.

Ту Хокс быстро оценил положение. Должно быть, у перкунцев был очень действенный аппарат тайной службы, который сразу же после доставки пленников установил их личности. По-видимому, правительство Перкунии немедленно направило Инскапинтику требование об их выдаче, и теперь Ту Хокс пытался представить дальнейшую судьбу пленников.

Только позже он узнал, почему вместе с ним из лагеря вывезли еще и Квазинда с Ильмикой. У Ильмики были родственники во влиятельных кругах знати Перкунии, а Квазинда по ошибке приняли за О'Брайена. Такая ошибка не могла долго оставаться незамеченной, но этого оказалось достаточно, чтобы Квазинд вместе с остальными прибыл в столицу Перкунии, город Комаи. О блодландцах Ту Хокс больше никогда не слышал: скорее всего, их отправили в рабочий лагерь.

Он без всякой веры смотрел на свое будущее и сомневался, что в Комаи его может ждать что-то хорошее, но почувствовал ни с чем не сравнимое облегчение, когда граница Инскапинтика осталась позади.

Железнодорожный вагон, в котором они ехали, был роскошным. У Ту Хокса и Квазинда было личное купе. Еда была великолепной, и они могли пить пиво, вино, водку — и столько, сколько хотели. Здесь можно было даже принимать ванну. Так долго лишенные всех этих радостей, они почти забыли, что на всех окнах — железные решетки, а с обоих концов вагона — вооруженные охранники. Ответственный за их перевозку и обслуживание офицер, килиаркос (капитан) по имени Уилкис, все время был рядом. Он обедал вместе с ними и старался ознакомить Ту Хокса с основами перкунского языка.

Ильмика редко покидала свое купе. А в тех редких случаях, когда она сталкивалась в коридоре с Ту Хоксом, оставалась замкнутой и избегала любых разговоров. Он объяснял такое отношение тем, что он был свидетелем ее унижения. И к смущению примешивалось еще и презрение: ведь он же не попытался защитить ее. Но Ту Хокс не собирался оправдываться. У него не было никакого желания объяснять ей, что его понятия о чести отличаются от ее представлений на этот счет. Тем более, она сама видела, что произошло с О'Брайеном. Причем ее же собственные подчиненные, Геро и другие, не пытались защитить ее. Они смотрели на происходящее трезво, и, как он думал, были правы. Что она думала о них?

Но сама Ильмика не заговаривала обо всем этом. Она неизменно отвечала на приветствие Ту Хокса одним и тем же холодным кивком головы. Он пожимал плечами и иногда улыбался. Вообще ее поведение не должно волновать его. Конечно, сначала он мог казаться ей привлекательным, но между ними — такая зияющая пропасть. Он ведь не блодландец и не дворянин. Даже если она вдруг и влюбилась в него — а он не замечал никаких признаков этого — ей все равно придется забыть славного Роджера Ту Хокса.

Ту Хокс занимался изучением языка и смотрел на проплывающие мимо ландшафты. Польша и Восточная Германия на его Земле выглядели почти так же. Поля были в основном уже убраны, и местность казалась пустынной, но Уилкис рассказал ему, что сельское хозяйство здесь почти полностью механизировано и тракторов у них больше, чем в какой-нибудь другой стране этого мира.