Я жаден до всякого рода объявлений и надписей, и, на мой взгляд, блистательных вершин и лирических красот проза того или иного штата достигает на мемориальных досках и вывесках. Я установил, если не к вашему, то к своему собственному удовлетворению, что чем скромнее у штата прошлое и чем меньше у него на счету событий, в свое время потрясавших мир, тем больше в нем мемориальных досок и перечислений всяческих достопримечательностей. На Западе похваляются даже полузабытыми убийствами и налетами на банки. По принципу «чем мы хуже других» многие города чванливо вещают о своих знаменитых сынах, и путешественники прочитывают на памятных досках и плакатах, протянутых поперек дороги: «Здесь родился Элвис Пресли» (или Коул Портер, или Алан П. Хаггинс). Это все, конечно, не ново. По-моему, еще маленькие города Древней Греции яростно спорили между собой, который из них родина Гомера. На моей памяти разгневанные граждане того города, где родился Синклер Льюис, требовали к себе этого «красного» после выхода в свет «Главной улицы», намереваясь вывалять его в смоле и в перьях. А ныне Соук-Сентр похваляется тем, что подарил миру такого писателя. Мы, как нация, жаждем обзавестись прошлым не меньше, чем Англия в то время, когда Джеффри Монмаутский состряпал свою «Историю британских королей», часть которых он просто выдумал, идя навстречу растущему спросу. И эта жажда иметь почтенное прошлое живет не только в штатах и отдельных общинах, но и в каждом отдельном американце. Специалисты по генеалогии до потери сознания просеивают мякину истории в поисках хоть зернышка чьей-то славы. Не так давно было доказано, будто Дуайт Д. Эйзенхауэр - потомок английского королевского рода. Но такое доказательство, если оно необходимо, лишний раз подтверждает, что все происходят от всех. По воспоминаниям моего деда, на месте городишки, где я родился, когда-то стояла среди болот кузница, а теперь, гордясь его блистательным прошлым, там устраивают ежегодные празднества в честь испанских сеньоров и питавшихся одними розовыми лепестками сеньорит. И эти сеньоры и сеньориты вытеснили из людской памяти маленькое жалкое племя индейцев, питавшихся кузнечиками и гусеницами, - тех, кто, собственно, и были тамошними первыми поселенцами.

Все эти факты очень интересны, но из-за них берешь под сомнение способность исторической науки отражать действительность. Такие мысли приходили мне в голову, когда я читал везде и всюду мемориальные доски и надписи исторического характера, - читал и думал про себя: вот так мифы вытесняют то, что было вправду.

Вот вам пример, хоть и весьма бесхитростный, того, как рождается миф. Приехав погостить в свой родной город, я разговорился с одним дряхлым стариком, который знал меня еще ребенком. У него в памяти сохранилась ясная картина, как в одно зимнее утро мимо их дома брел весь синий и дрожащий от холода мальчуган - то есть я, - и плохонькая курточка была заколота у меня на тощей груди громадными булавками с лошадиной попоны. Эта история, сама по себе незначительная, показывает, откуда берется материал, из которого потом возникает миф: бедное, страждущее дитя в дальнейшей своей жизни вознеслось на вершины славы - разумеется, относительной. Я хоть и не помню этого случая, но знаю наверняка, что так быть не могло. Моя мать отличалась страстью к пришиванию пуговиц. Оторванная пуговица - это считалось не только неряшливостью, но и преступлением. Если б я заколол куртку булавками с лошадиной попоны, моя мать выпорола бы меня. Того, о чем рассказывал старый джентльмен, просто не могло быть, но этот рассказ так полюбился ему самому, что мне не удалось бы разубедить его, да я и не пробовал. Раз моему родному городу хочется видеть меня в курточке, заколотой булавками с лошадиной попоны, этого мифа не опровергнешь, особенно если будешь ссылаться на факты.

В штате Нью-Йорк - в Имперском штате, как выразились бы сочинители дорожных надписей, - хлестал дождь, холодный, безжалостный дождь. Но когда сверху так льет, стоит ли ехать к Ниагарскому водопаду? Меня же как раз угораздило начисто заплутаться на улицах маленького, но бесконечного городка, кажется, недалеко от Медины. Остановив Росинанта у обочины тротуара, я взялся за свой путеводитель. Но, чтобы найти правильный путь куда-то, надо знать, где ты находишься сейчас, а я понятия об этом не имел. Окна кабины у меня были наглухо закрыты, и их застило дождевыми потоками. По радио негромко играла музыка. Вдруг в окно мне постучали, дверца распахнулась настежь, и на сиденье рядом со мной протиснулся какой-то человек. Лицо у него было красное, дыхание спиртуозное; брюки держались на красных помочах, надетых поверх серой нижней рубашки с длинными рукавами.

– Выключите эту мерзость, - сказал он и сам выключил приемник.
– Моя дочь увидела вас в окно, - продолжал он.
– Решила: наверно, что-нибудь случилось.
– Он посмотрел на карту у меня на коленях.
– А это бросьте. Ну-с, так куда вам надо?

Не знаю почему, но ответить правдиво на такой вопрос человек не способен. А правда заключалась в том, что я выбирал дороги поспокойнее и свернул с магистрали №104, так как там было чересчур уж большое движение и машины обдавали ветровое стекло Росинанта потоками воды. Мне надо было к Ниагаре. Так почему же не признаться в этом? Я взглянул на карту и сказал:

– Хочу попасть в Эри, штат Пенсильвания.

– Отлично, - сказал он.
– Карты свои выбросьте. Значит, поедете в обратную сторону, минуете два светофора и выедете на Эгг-стрит. По ней возьмете налево, и ярдов через двести будет поворот направо. Дальше улица все время петляет, и там увидите эстакаду, но на нее въезжать не надо. От эстакады налево улица пойдет дугой - вот так. Видите? Вот так.
– Его рука описала кривую.
– В том месте, где эта дуга выровняется, будет развилок. Три дороги. На углу той, что идет влево, высокий кирпичный дом, так вы туда не ездите, а поезжайте вправо. Ну, все запомнили? Можно дальше?

– А что тут не запомнить?
– сказал я.
– Проще простого.

– Ну, повторите. Не то заедете невесть куда.

От дуги я его уже не слушал.

– Знаете что, расскажите-ка мне еще раз, - попросил я.

– Так я и думал. Поедете в обратную сторону, минуйте два светофора. По Эгг-стрит налево, а через двести ярдов крутой поворот направо. По той улице, что все время петляет, доедете до виадука, но на него не поднимайтесь.

– Ну, теперь мне все ясно, - быстро проговорил я.
– Большое вам спасибо.

– Вот тебе на!
– сказал он.
– Я вас еще из города не успел выпроводить.

Из города он меня в конце концов выпроводил, и если б я мог запомнить его объяснения да еще последовать им, то по сравнению с этим путем Критский лабиринт показался бы мне прямым проспектом. Выполнив свой долг, приняв мою благодарность, он вылез из машины и громко хлопнул дверцей, но вечное мое малодушие (а что обо мне подумают?) вынудило меня все же поехать в обратную сторону, так как я знал, что этот человек следит за мной из окна. Я проехал два квартала и кое-как выбрался на шоссе №104, уже не разбираясь, большое там движение или нет.

Ниагарский водопад очень мил… Похоже на сильно увеличенную рекламу на Таймс-сквер. Я очень доволен, что побывал там, так как отныне на вопрос: «Видели ли вы Ниагарский водопад?» - смогу ответить «да» и впервые в жизни не покривлю душой.

Я сказал своему советчику, будто еду в город Эри, штат Пенсильвания, и действительно попал туда, хотя у меня этого и в мыслях не было. По моему плану мне предстояло пересечь провинцию Онтарио в самом узком ее месте, миновав не только Эри, но и Кливленд, и Толидо.