Все виденное и слышанное за мое последнее пребывание в Варшаве давило меня зловещим кошмаром. Провал в ближайшем будущем неизбежен. Мне он был настолько ясен, настолько очевиден, настолько я его считал неизбежным, что в день своего отъезда из Варшавы я написал своей семье, проживающей в Риге, что я возвращаюсь в Советскую Россию, откуда, по всей вероятности, уже не вернусь и где погибну, а поэтому оставляю для пересылки через одну из прибалтийских миссий сувениры для брата и сестры, а также свои последние фотографические снимки.

Благоразумие подсказывало одно: бежать из грязи самому в Россию, уже не возвращаться и крикнуть западной организации: «Спасайся, кто может». Так и следовало сделать. Но я этого сделать не мог. Бросить на произвол судьбы организацию был не в силах. Я решил вернуться обратно в Россию, и возможно скорее или ликвидировать организацию безболезненно, или хотя бы оторваться от этой грязи, шантажа и шпионажа, пока еще гром не грянул. Я возвращался, но уже как жертва. Удар уже был занесен.

Я чувствовал, что гроза вот-вот разразится. Моя уверенность в этом так далеко зашла, что я перед отъездом написал даже завещание. На следующий день в Минске при ликвидации Белорусской ЧК явочных квартир на одной из них я и был арестован. Западная организация провалилась одновременно повсеместно.

Я долго не мог объяснить, не мог открыть тех стимулов, которые побуждали бывшее офицерство действовать подобным образом, и возможно, что истинную причину этого открыл только потому, что я сам — бывший офицер, что я сам прошел тот тернистый путь, по которому пришлось идти бывшему офицерству начиная с 1914 года. Для этого требовалось невероятное напряжение нервов: их нервам так же нужна была опасность, как легким воздух. Нервы их требуют сейчас постоянной опасности, риска, напряжения, и многие офицеры только благодаря этой особой психологической болезни и попадают в подпольные организации.

К вам, бывшим офицерам, обращаюсь я, вышедший из вашей же среды, с призывом: будьте благоразумны, будьте осторожны, не доверяйте своей судьбы политическим проституткам — они передадут ее в руки настоящих проституток. Так было в «Союзе», так будет и с вами.

По не зависящим от меня причинам я не могу принять в разоблачении гг. Савинковых того участия, которое я хотел бы принять. С большими затруднениями, при содействии некоторых моих друзей, мне удается выпустить настоящую брошюрку. Со своей стороны, я и мои друзья всегда будем готовы дать необходимые дополнительные справки».

Однако за справками никто не обратился. Да и сделать это было бы тяжело. Автор мемуаров, в которых он красочно описал пьяные дебоши членов савинковской организации в Варшаве, в этот момент сидел в тюрьме. Его использовали как «подсадную утку», чтобы разговорить известного питерского профессора Таганцева. В результате деятельности Стауница под расстрел попали 97 человек. В том числе поэт Николай Гумилев. По делу проходили также основоположник отечественной урологии Федоров, бывший министр юстиции Манухин, известный агроном Вырво, архитектор Леонтий Бенуа — брат Александра Бенуа, крупнейшего русского художника, сестра милосердия Голенище -ва-Кутузова и многие другие. Бывший участник кутеповской организации Сергей Войцеховский в своих воспоминаниях «Трест» приводит отрывок из статьи в парижской газете «Последние новости»: «В провалившейся в 1921 году организации покойного Савинкова он значился под фамилией Опперпута и под этим именем выступал вместе с Гнилорыбовым как главный свидетель во время слушания дела «Союза защиты Родины и Свободы».

Позже Штауниц-Касаткин-Опперпут, кажется, под фамилией Савельева состоял в организации Таганцева, которую также предал.

По некоторым данным, Касаткин-Штауниц-Опперпут-Саве-льев в действительности латыш Упелинц, чекист, занимавшийся в 1918 году расстрелами офицеров в Петрограде и Кронштадте».

Сам Стауниц позднее будет все это отрицать. А вот другой факт он отрицать бы не смог, если бы кто-нибудь у него об этом спросил. Все члены его подпольной организации, в том числе и его невеста, были расстреляны ГПУ.

По официальной версии событий, которой пользовались все немногочисленные исследователи операций советской разведки против русской эмиграции, Стауниц в ожидании заслуженного им расстрела познакомился с еще одним героем этой истории — Якушевым, который, в свою очередь, также ждал расстрела. Но стенка таки не дождалась тогда обоих деятелей контрреволюции. 28 февраля 1922 года идеолог бактериологической войны, один из лидеров савинковского подполья, тщеславный и стремящийся к риску, мечтавший отравить всю Красную армию цианистым калием Эдуард Оттович Опперпут был взят на работу в контрразведку. В знаменитое Главное политическое управление. Ему поверили. Помогли остепениться. Он вскоре даже женился. Родилась дочь. Чекисты поставили для начала одно условие: фамилию нужно сменить. Больно на слуху она. Так он становится Стауницем, человеком № 2 в операции «Трест»...

Началом самой известной и успешной операции Государственного политического управления против русской эмиграции принято считать убийство видного большевика Вацлава Воровского в Лозанне 10 мая 1923 года. Он прибыл во главе советской делегации в Лозанну на международную конференцию по Ближнему Востоку, чтобы подписать и поныне действующую конвенцию о режиме судоходства в контролируемых Турцией черноморских проливах. Вечером Боровский ужинал в ресторане гостиницы «Сесиль» со своим помощником Максимом Дивиль-ковским и Иваном Аренсом, берлинским собкором агент-ства новостей РОСТа (сегодня это ИТАР-ТАСС — А.Г.), освещавшим работу конференции в советской печати. Увлекшись разговором, они не обратили внимания на молодого человека, подошедшего к ним от соседнего стола.