ЭПИЛОГ.

Уходил Колобок от места своего «погребения», где провел три бесконечно долгих дня, по следам Кондора. Он шел и представлял, какое у того будет лицо, когда они встретятся. Речь готовил, очень хотел посмотреть в глаза этому ублюдку. Но его ждало некоторое разочарование. Где-то на середине пути к базе, куда двигался старшой, Колобок наткнулся на кучу объеденных собратьями собачьих тушек и один, почти начисто обглоданный труп человека в окружении горок стреляных гильз. По валяющимся недалеко знакомым рюкзакам, нетрудно было догадаться, кого здесь настигла кара небесная. Сытая стая грелась на солнышке в нескольких сотнях метров. Колобок их не заинтересовал.

– Ха, а втроем мы бы отстрелялись, - сообщил он останкам Кондора и, подхватив на плечо свой рюкзак и связку контейнеров, потопал дальше, насвистывая и подбрасывая в руке гаечку.

С базы за периметр его доставили армейским джипом со всеми удобствами, с такими деньгами можно было и вертолет вызвать. Колобок никогда и не представлял себе, какие суммы можно выручить за собранный хабар, ему всегда доставались жалкие проценты. Если бы их ходка окончилась без трагедии и они поделили бы все поровну, ему с Тюбиком вырученных денег вполне хватило б на вольготную жизнь в течение нескольких месяцев.

В госпитале, лучшем военном госпитале, где Колобок лечил застуженные почки, сотрясение мозга, контузию и остатки нервного потрясения, он встретил своего одноклассника, к которому когда-то ездил отдыхать на море. Он теперь был дипломированный хирург. Тот ему рассказал, что с родителями Колобка все в порядке, здоровы. И, хотя слышать они не желают про своего сына, бросившего их стареть одних, все стены дома увешаны фотографиями, которые он присылал с периметра.

А еще, старый знакомый рассказал Колобку о той, о которой он старался забыть все эти несколько лет, из-за которой кинулся в Зону сломя голову и пережил столько всего. Живет она сейчас одна, воспитывает сынишку. Богатый муж ее бросил, когда увидел у новорожденного сына дико оттопыренные уши, которых ни у кого в их семьях отродясь не было. А сынишка умница, веселый и смышленый, мать в нем души не чает, зовут его Артем.

И спустя несколько лет, рядом с отстроенным заново родительским домом, где живет бывший сталкер Артем Борисович с зеленоглазой красавицей женой и обожаемым сынишкой, вырос небольшой белостенный храм.

Всем богам сразу.

Я достал из одного из многочисленных накладных карманов английскую булавку и кое-как скрепил разодранный рукав. И вроде бы цепляться при выходе из автобуса было не за что, но гармошка дверей распорола дешевую ткань куртки, отхватив при этом приличный кусок.

Ладно. Вечером залатаю прореху, а сейчас и так сойдет. Надо догонять группу, а то проводник, на которого скинулись все двенадцать новичков, уже бодро вышагивает на дальнем конце конечной остановки, остальные вновь прибывшие семенят за ним, словно стайка желторотых птенцов за мамашей, а я стою тут раскрывши хлебало.

К вечеру, истоптав тропинки, известные лишь одному нашему «Сусанину», мы вошли в деревню новичков. При этом никакого периметра, в привычном его понимании, группа не пересекла. Где-то в густых зарослях леса пару раз наткнулись на остатки забора из колючей проволоки, да и только.

В местный бар со смешным названием «Выпивоха» отправились только четверо. Остальные разбрелись по развалюхам, которые домами назвать язык не поворачивался.

Наш квартет разместился за свободным столиком в самом темном и сыром углу забегаловки. На моей родной Луганщине в таком месте не стал, наверное, сидеть и самый последний бомж. Склизкая столешница похоже не знала тряпки со дня своего изготовления, а пахло чем-то средним между плесенью и блевотиной.

Есть мне сразу расхотелось, и поэтому я решил, хряпнуть двести грамм, чтобы заглушить боль в стертых до крови ногах, и отправиться на боковую в местные апартаменты.

А вот тут-то меня ждало еще одно разочарование. В том самом кармане, где должна была покоиться толстая пачка Советских купюр, на которые я обменял все свои сбережения в гривнах, моя рука нащупала лишь несколько Советских же монет. Их хватило только на кружку самого дешевого местного пива «Лиманское».

Потягивая это пойло бес цвета и запаха я и почувствовал, что неопрятно одетый мужик, что сидел за столиком напротив, бесцеремонно разглядывает меня с ног до головы. Поймав мой взгляд, он тут же вскочил и вихляющей походкой направился в нашу сторону.

– Шуруп, - протянуло руку почему-то именно мне дитя местных болот и пустошей.

– Алексей, - я сжал его липкую вялую ладонь и тут же вытер свою о собственные штаны, которые после скитаний по лесному болоту возле периметра были все равно чище.

– Чего такой угрюмый, Алексей, а? – Шуруп оскалился, продемонстрировав перспективную для стоматолога челюсть и дыхнув при этом в лицо таким смрадом, что все прочие запахи, перебившие мне до этого аппетит, теперь показались бы просто изысканным букетом от кутюр.