— Да, здоровый, — рассеянно отозвался он. Володька попробовал приладить фанеру за спину. Как только он поднял её, ветер рванул, ударил тугим кулаком, крутанул Володьку на месте, и тот, не удержавшись, с размаху сел на лёд.

Протискиваясь сквозь ветер, к нему подошёл Генка, сел рядом, помог продеть руки в лямки. Потом Володька помог ему. Они ещё посидели немножко, не решаясь встать.

— Давай, Володька, чего тянуть, — сказал Генка, и они разом поднялись, держась за руки. И сразу же их понесло.

Ощущение было странное. Такое удивительное состояние: будто очень сильная рука ровно толкает в спину, всё быстрее, быстрее, быстрее, — кажется, вот-вот будет последний мощный толчок — и улетишь неизвестно куда. Страшновато и радостно.

Сначала они ехали, вцепившись друг в друга, напряжённые и испуганные. Но ничего не случалось, и постепенно страх проходил, а с ним и скованность. Они почувствовали, как плотно и мягко облепляет спину фанерный парус, будто он всегда был там.

Тело само собой откидывалось назад, опираясь, почти ложась, на плотную воздушную струю.

И от этого чувства могучей и бережной руки за спиной мышцы помягчели, расслабились — и пришло прекрасное ощущение полёта. Володька вспомнил, что такое с ним бывало во сне, и ещё он вспомнил, как всегда обидно было просыпаться.

Они попробовали опустить руки, чуточку разъехались, снова съехались, слегка оттолкнулись и, описав плавную дугу, сошлись далеко впереди.

Генка что-то орал, но Володька почти ничего не слышал: ветер уносил слова. Он разобрал только одну торжествующую фразу:

— Ну как, а?!

— Здорово! — прокричал Володька.

Лёд только издали казался совсем ровным. Да и вблизи не очень-то усмотришь маленькие бугорки и складки. Но коньки довольно ощутимо потряхивало на них, и только это напоминало мальчишкам, что они ещё не поднялись на воздух.

Лёд рвался из-под ног, сливаясь в зеленоватую ровную полосу. Володька смотрел вниз, и ему казалось, что коньки застыли на месте, а под ним бешено крутится земной шар. Володька не знал, сколько прошло времени. И наверное, не очень бы удивился, если бы вдруг увидел белых медведей. И Северный полюс. Такой, каким его рисуют на картах, — красный флажок на самой макушке Земли.

А потом случилась беда.

Володька смотрел, как Генка, согнув ноги в коленках, выписывает замысловатую кривую. И вдруг Генка налетел на узкую полоску снега и упал, загремев примороженной фанерой. Володька засмеялся, но Генка почему-то не поднимался. Потом он закричал. Как-то странно закричал, не своим голосом.

Пока Володька сообразил хлопнуться на лёд, его отнесло метров на сто от Генки. Всё ещё улыбаясь, он обернулся и крикнул:

— Чего разлёгся? Кати сюда!

Генка попробовал подняться, но не сумел. Он снова закричал и свалился на лёд. Володька хотел подбежать к нему, привстал, но ветер толкнул его в грудь, рванул фанеру за спиной и потащил по льду. Тогда Володька лёг на живот, высвободил руки из лямок и на коленях пополз к Генке.

Только тут он заметил, как далеко их унесло. Берег был едва виден — рыжий глинистый обрыв желтел узкой полоской там впереди. Володька оглянулся и увидел, что багровое плоское солнце касается уже нижним своим краем залива.

А лёд стал розовым.

Страх толкнул холодной змейкой, и сердце забилось часто-часто где-то высоко, у самого горла.

Володька пополз изо всех сил. Фанера мешала ему, он её бросил. И тотчас она поползла назад, как живая.

Генка сидел, держась за ногу, раскачивался и тихонько стонал. Лицо у него было сморщенное и испуганное.

— Что с тобой, Генка? — спросил Володька и затряс Генкино плечо. Генка открыл глаза, помотал головой.

— Нога, — сказал он, — я встать не могу.

Володька молча стал раскручивать верёвки, снимать Генкин конёк. Потом потащил валенок. Генка охнул и вцепился в голенище.

— Потерпи, Генка! Потерпи, — попросил Володька.

Он осторожно снял шерстяной носок. Нога у Генки сильно распухла в подъёме и посинела.

Володька попробовал растереть её рукавицей, но Генка так заорал, что Володька отдёрнул руки, будто обжёгся. Кое-как снова натянули носок и валенок.

— Как же ты так, а? — тихо спросил Володька.

— Не знаю, — сказал Генка и отвернулся.

Володьке показалось, что он всхлипнул. И от жалости и какой-то непривычной нежности Володька весь сжался. Ему стало жарко.

— Ты не думай, Генка, я тебя дотащу, ты не бойся, — торопливо сказал он.

— Я не боюсь. Только до берега не дотащишь. Далеко.

— Подумаешь, далеко! Ты садись на фанеру — как на санках поедешь.

Генка покачал головой.

— Далеко до берега, надо туда, — он показал рукой направо, — там рыбацкая дорога. Там нас подберут.