— После вас, — сказал мужчина, пропуская Катерину вперед. Потом он нажал кнопку II и кнопку IV и, взглянув на букет, поинтересовался: — Особый повод?

Катерина покачала головой:

— Нет, без особого повода. Просто так.

Лифт мягко остановился на втором этаже. Катерина учтиво попрощалась с пожилым мужчиной. Лифт поехал дальше.

Из-за двустворчатой двери доносилась громкая музыка, что не очень соответствовало тому благосостоянию, которое царило в этом доме. Катерина напрасно искала табличку с именем: в стене был утопленный звонок — и больше ничего.

Катерина позвонила.

Громкая музыка внезапно прекратилась. Девушка слышала, как кто-то ходил в глубине квартиры. Наконец она различила приближающиеся шаги. Дверь приоткрылась.

— Синьора Феллини? — спросила Катерина, хотя она уже давно знала, как выглядит бывшая консьержка. На хозяйке была розовая комбинация и безбожно дорогие туфли на высоком каблуке из «Prada». Между пальцев правой руки у нее торчала сигарета, женщина немного покачивалась. Она, без сомнения, была пьяна.

— Что вам надо? — спросила она охрипшим голосом и перевела взгляд на букет.

— Я хочу передать вам цветы, — ответила Катерина. — Они от господина Гонзаги.

Не успела Катерина произнести последнее слово, как дверь захлопнулась у нее перед носом. Свою встречу с Феллини журналистка представляла по-другому. Теперь же она чувствовала себя пристыженной. На такую реакцию она явно не рассчитывала и сердилась на себя. Она уже хотела развернуться и уйти, как дверь снова открылась.

— Проходите, — сказала синьора Феллини, успевшая за это время накинуть купальный халат.

Катерина была так ошеломлена, что поначалу стояла как вкопанная. Только когда Феллини, прищурив глаза, приглашающе кивнула, Катерина последовала за ней.

— Вы должны меня понять, — сразу затараторила синьора, пока они шли через темную прихожую, — я здесь недавно, а вокруг столько слухов об ограблениях. Становишься недоверчивым.

— Да, осторожность никогда не помешает, — с пониманием ответила Катерина, — хотя, признаться, я никогда бы не подумала, что меня можно принять за грабителя.

— Я даже не могу объяснить, почему у меня возникли подозрения. Простите.

— Да ничего.

В тускло освещенной гостиной Катерина вручила синьоре букет. Она специально выбрала лилии — именно эти цветы, вернее, их запах ассоциировался у нее с церковниками. Ни один цветок не изображали так часто в христианской иконописи, как этот. Поскольку мякоть его стебля пахнет молоком, лилию считают символом непорочного зачатия, а сам цветок означает «невинность».

— Так от кого, вы говорите, цветы? — спросила Феллини с плохо скрываемым безразличием.

— От господина Гонзаги, — ответила Катерина. — Я ведь уже сказала!

— Ах, Гонзага. Нуда, конечно! — Поведение женщины свидетельствовало о том, что ей очень редко дарили цветы.

— Я не хочу занимать ваше драгоценное время, — вежливо произнесла Катерина и сделала вид, будто собирается уходить. Ее план сработал.

— У меня достаточно времени, — ответила хозяйка. — Понимаете, я в этой большой квартире одна как перст. К тому же этот дом находится в респектабельном районе, а я только недавно сюда переехала и совершенно ничего здесь не знаю. По будням я хожу по рынкам города. Это помогает мне отвлечься. Раньше, когда я работала консьержкой, было веселее, всегда что-нибудь случалось.

— Консьержкой? — Катерина изобразила удивление. Она обвела взглядом огромную комнату, в которой терялись несколько безвкусных предметов мебели, и сказала: — Наследство? Вас можно поздравить!

Синьора Феллини кивнула.

— Нет, материальных проблем у меня нет. Но… — Женщина была в явном замешательстве. — Как же имя дарителя букета?

— Господин Гонзага, государственный секретарь! — Катерина заметила волнение Феллини.

Та была сильно смущена и, как плохая актриса, пыталась скрыть свою неуверенность:

— Да, вероятно, эти цветы действительно от государственного секретаря Гонзаги. Но разве такое может быть?

— Почему нет, вы же знаете государственного секретаря лично?

— В общем-то, пет… Это было лишь мимолетное знакомство. Нет, я его совсем не знаю.

— Должно быть, он отвратительный человек, жестокий, если речь идет об интересах курии.

— Да, вы правы.

— Значит, Филиппо Гонзага все-таки вам знаком.

Синьора бросила взгляд на букет, который она положила на старое потертое кресло.