Шрифт:
Но в том-то и дело, что «кручина» одолевала нынешнюю Императрицу. Она была достаточно умна и начитанна, чтоб не понимать: Украину приняли в состав России на правах автономии. За сто с лишним лет никто не оспаривал это право. Ни Петр Великий, ни его дочь – Елизавета. И хоть не без ее влияния избран граф Кирилл Разумовский, однако ж, по всем войсковым правилам, по древнему «извычаю». Как Екатерина ненавидела это закостенелое слово!
Гетман Разумовский не давал никакого ответа. Бывая по своим многим чинам во дворце, он раскланивался со всем придворным этикетом, но о делах не заговаривал, аудиенции не просил. Екатерина давала себе отчет, что слишком круто повела себя при первой встрече. Она уважала этого несговорчивого человека… хуже того!., любила издавна. Что делать, и цари не властны над своей душой… хотя властвуют над огромнейшей Империей.
Крайне ревнивая ко всему, что касалось ее власти, Екатерина, вопреки себе же, запретила Разумовскому являться ко дворцу. Самое малое, это означало ссылку…
Но гетмана все любили – кто тайно, кто явно. Нелегко было найти людей, которые бы уговорили несговорчивого хохла отказаться от смешной и никчемной любви к Малороссии… во имя царской любови самой Императрицы. Все личное она отринула – не могла отринуть своей власти над этим упрямцем. Но ведь он-то…несчастный!., любит бывшую Фидхен, которой сейчас и думать о такой глупости, как любовь, не позволено… Кто может Императрице что-то не позволять?! Самый страшный человек – она сама… Мнит, глупый, что именно он своей публичной неприязнью к Гришеньке помешал обвенчаться с этим утешителем женской похоти. Какое заблуждение, Кирилл Григорьевич, недотепа Кирилка, как сказали бы русские бабы… Она-то – разве не баба, хотя и немка? Баба, истинно баба, вечно тоскующая по мужику. Что заблудшие тени, вроде Салтыкова или лощеного поляка Понятовского! Один станет добропорядочным прожигателем жизни, другой никчемным королем, а толку-то?.. Не больше, чем от убиенного племянника Елизаветы. О, она лучше других знает, кто задушил недозрелого «чертушку»… Не Орловы, нет. Стоит ли называть это лукавое имя?!
Екатерина семнадцать лет после венчания не знала своего мужика. Своего, Господи! Догадывается ли хоть кто из вас, увешанных царскими орденами, каково бабе-Императрице… да просто бабе!., просыпаться в постели, шелками и бархатом выстланной… и не знавшей крепкого мужского духа? После венца она этого не знала, не знала и позже, пока… Что об этом говорить! Под венец с такими, как Гришенька, не идут – идут в грязную, вожделенную постель. Бабский случник… да, именно случка, господа! – он этого не понимает; но не понимает и пентюх, которого угораздило стать гетманом и по глупости народить от сумасшедшей Нарышкиной одиннадцать верноподданных душ. Может, грешный позыв бабы лучше гетманства? Может, запах мужика дороже царского венца? То плоть вопрошает – не ум. Ум повелевает совсем другое. Власть!
Власть, которая слаще пропахшей потом постели…
…опьянеет сильнее вина…
…сильнее опаляющей молнии…
.. невского потопа…
…холеры азиатской…
…дыбы костоломной…
…ледяной сибирской ссылки…
…безмолвия Шлиссельбурга…
Власть беспредельная!
Екатерина понимала, что уже не отступит. Зря упрямец мнит себя вершителем своей судьбы. Судьбу его вершит она, Самодержица Всероссийская! Держит вот в этой руке…
Всегда найдутся рядом людишки, по своей малости рабски обожающие власть. Наплетут и напишут что угодно. «Чего изволите, ваше величество?» Она изволила иметь на своем Государевом столе, для всеобщего обозрения, письменное оправдание неминуемого решения. И оно незамедлительно воспоследовало:
«Известны каждому пространной Малороссии обширность, многолюдство живущего в ней народа, великое ее плодородие и по доброте климата различные пред многими империи нашей местами преимущества; но напротив того, не меньше известно всем и то, что Россия при всем том весьма малую, а во время последнего гетманского правления почти и никакой от того народа пользы и доходов от того народа не имела. Сверх всего вкоренившиеся там многие непорядки, неустройства, несообразное смешение правления воинского с гражданским, от неясности различных чужих законов и прав происходящие; в суде и расправе бесконечные волокиты и притиснения; самопроизвольное некоторых мнимых привилегий и вольностей узаконений, а настоящих частое и великое во зло употребление; весьма вредные как владельцам, так и самим посполитым людям с места на место переходы; закоснелая почти во всем- народе к земледелию и другим полезным трудам леность и такая же примечаемая в нем внутренняя против великорусского ненависть представляют вам весьма пространную рачительного наблюдения и старания вашего материю».
Неугодно ли вам, господа сенаторы, выслушать сию сентенцию? Письменно лицезреть? Ибо письменный же и указ принимать надлежит. Вам, вам, господа сенаторы!
Императрица только указует на несообразности нынешнего положения дел.
Несколько туманно, скажете?..
Извольте, более ясно:
«По многим и важным политическим уважениям гетманское в Малой России правление в рассуждении существа своего и искусств (опытов) прошедших времен с интересом государственным весьма несходно».
Вот так: несходно с интересами… кого?..
Полно, сын придворного истопника! Ты превзошел своего отца. Тот, похвально топя царские печи, сумел из-под черной топки вывести сынка на свет; ты же своего благодетеля загоняешь во тьму… Может быть, дьявольского Шлиссельбурга!
Крепость, построенная Петром Великим опротив врагов, стала против своих же. Там до сих пор томился Иоанн Антонович, которого еще в пеленках обогревал твой отец. Не дает покоя слава Бирона? Он тоже жив, хоть за грехи свои прозябает на Северах. В случае чего встретятся сегодняшний гетман и самый знаменитый царедворец…
Личного зла на Кириллу Разумовского Екатерина не держала. Но царская воля о волю гетманскую спотыкнулась… и нагромоздила ужасы в воображении. По Европе ползли слухи о новом заговоре – теперь уже против самой Екатерины. Разумеется, вожаком обозначили Разумовского. В друзья-соратники ему придали бывшего в опале Ивана Шувалова, сенатора Неплюева, чуть ли не всех офицеров-измайловцев, и даже прожженного царедворца Панина, который заведовал теперь всеми иностранными делами. По иностранной же части, подлаживаясь к своей землячке Екатерине, воду мутил и прусский король Фридрих П. Разумовский, мол, вместе с Паниным чают свергнуть Императрицу и посадить на престол ее сына Павла Петровича; один за гетманство свое ратует, другой – воспитатель будущего Императора. «Славная парочка!» – потирал руки прусский бес. Верил ли, нет ли Фридрих в слухи о российских заговорщиках, но велел своему послу все тщательнейшим образом проверить.