Шрифт:
Алексей долго молчал, позванивая ногтем по своему любимому, по-петровски плоскому бокалу. В постоянных битвах с этими бокалами постарело его лицо, но ум не постарел. Ум давал дельный совет:
– Чем толковать о непонятных каких-то флюидах, ты поскорей отделайся от петербургских да дворцовых дел – и кати в свою Малороссию! Я-то в случае чего отсижусь в Гостилицах, по старости меня не тронут, а тебя могут…
– Могут, в том-то и беда! Утром опять буду просить Екатеринушку, чтоб уволила от главнокомандования. Мое ли дело!
– Истинно, не твое, Кирилл. Другие времена, другой фавор. Не путайся ты под царскими ножками. Пущай, Орловы правят… и творят, что им эти самые флюиды повелевают… Пожил я предовольно при дворе… нафлюидился! Давай выпьем, спать пора.
– Пора. Мне с утра к Государыне скакать самым скорым ходом.
Братья в последний раз бокалами позвонили и под этот умиротворяющий перезвон разошлись по своим спальням. Кирилл денщику наказал, чтоб с первой зарей поднимал…
Екатерина была не в духе и после ничего не значащих приветствий сказала с откровенностью:
– Кирилл Григорьевич, у меня плохое настроение… предчувствия, и все такое. Вы единственный, кто это поймет. Приходите вечером, до всенощной. Тогда и поговорим.
Кирилл поклонился, сожалея, что зря пришел. Дела? Вот они – дела!
Сразу за дверями наткнулся на своего бывшего секретаря, который поспешал с секретарскими бумагами – но уже к Императрице. Судьба!
– Григорий Николаевич, было ли сегодня письмо из Ропши?
– Н-не было, Кирилл Григорьевич, – смутился тот от столь странного вопроса. – Стоит ли беспокойства?..
– Верно, Григорий Николаевич, не стоит, – замял разговор, пропуская кабинет-секретаря к заветным дверям.
Они обращались друг с другом по-прежнему, без титулов, но ничего прежнего не было. Теплов прошел за белую, в золотых разводах дверь, Разумовский сошел на крыльцо, бормоча:
– Флюиды, да, флюиды…
Караульные офицеры отдали честь, подскочил денщик, чтоб подсадить в карету, но он не спешил садиться, знаком показав, чтоб карета попросту следовала за ним. Моцион, известный денщикам. Граф не хочет дальше толстеть, дело благое.
Но дело и мыслительное. Он, пожалуй, догадывался о причине плохого настроения Государыни. От супруга и недавнего Императора каждое утро поступали подробные доклады. Не сам он, конечно, писал – Алексей Орлов корябал строчки. Как вот намедни:
«Мы, теперь по отпуск сего письма и со всею командою благополучны, только урод наш занемог и схватила ево нечастная колика, и я опасен штоб он севоднишную ночь не умер, а больше опасаюсь, штоб не ожил. Первая опасность для того што он все здор говорит и нам ето несколько весело, а другая опасность, што он действительно для нас всех опасен для тово што он иногда так отзывается хотя в прежнем состоянии быть…»
Прежнее-то состояние – император всея Руси?!
Экие мысли!
Екатерина не чуралась показывать Кириллу Разумовскому сии безграмотные рапорты. Вот пойми женщин: при ней были такие головы, как Воронцов, канцлер, и Панин, воспитатель наследника Павла. Вызволенный из ссылки Бестужев, по дряхлости на канцлерство обратно не возвращенный, тоже был при Государевом совете, однако же гетман Разумовский?.. Умная Екатерина знала, что он хитрить-финтить не будет. И однако ж сегодня не удостоила разговором?
– Флюиды… – бормотал Кирилл, следуя по набережной впереди кареты.
Проще говоря – предчувствие, не оставлявшее и Екатерину. Весь вопрос: ее ли к чему-то такому неизбежному подталкивали эти безграмотные писульки – она ли мысли подобные навевала в башку Алехана?..
Побывав в гарнизонном штабе, в одном из пехотных полков, заехав по пути в Академию и подняв там неурочную суматоху, Разумовский возвратился в свой дворец на Мойке и заперся в кабинете. Напрасно за дверями Екатерина Ивановна Психею из себя изображала: он на ее раздражительные крики не отвечал. Беда в том, что и напиться-то было нельзя: опять ведь во дворец, теперь для явных разговоров. Так и просидел бездумно до урочного часа, повторяя, как заклятие:
– Флюиды… черт их побери!…
Но черт не побрал навеянное флюидами предчувствие. Когда Разумовский, намеренно задолго пред всенощной, куда Екатерина собиралась пойти – за какие ж грехи молиться?! – через приемную прошел в рабочий кабинет, почти тотчас же в сопровождении кабинет-секретаря Теплова проследовал гонец-рейтар и после поклона извинительно гаркнул:
– Приказано лично! Я исполняю, ваше величество!… Екатерина с какою-то брезгливостью взяла засургученный пакет и махнула, чтоб уходили. Рейтар с удовольствием попер к двери, за ним Теплов и Разумовский, но последнего остановили: