— Лиандрин Седай, это — оскорбление. Я — шайнарка, из благородного Дома, и моя кровь — кровь воинов. Мои предки сражались с Тенью столько же, сколько существует Шайнар, три тысячи лет, ни на день не ослабляя борьбы.

Лиандрин не отступила, но сменила направление атаки. Широкими шагами пройдя через комнату, она взяла с каминной полки переплетенный в кожу рукописный том «Танца Ястреба и Колибри» и взвесила в руке, не глядя на книгу.

— В Шайнаре, дочь моя, прежде прочих стран должно ценить Свет, а Тени — опасаться. — Она небрежно кинула книгу в огонь. Пламя с жадностью принялось лизать томик, словно он был поленом смолистого дерева, и с гудением рванулось в дымоход. В тот же миг все лампы в комнате, зашипев, вспыхнули ярким пламенем, и столь яростно, что затопили все вокруг чистым светом. — Здесь — прежде всего. Здесь, так близко к проклятому Запустению, где таится порча. Здесь, где даже тот, кто считает, что он идет в Свете, может быть уже испорчен влиянием Тени.

Бисеринки пота заблестели на лбу Амалисы. Рука, поднявшаяся было в протестующем жесте из-за того, как Лиандрин обошлась с книгой, медленно опустилась. Лицо Амалисы по-прежнему оставалось решительным, но Лиандрин заметила, как шайнарка тяжело сглотнула и переступила с ноги на ногу.

— Я не понимаю, Лиандрин Седай. При чем тут книга? Это всего-навсего безобидное дурачество, глупая забава.

В голосе слышалась слабая дрожь. Хорошо. Фитили за ламповыми стеклами затрещали, когда языки огня полыхнули выше и жарче, осветив комнату, будто летний полдень чистое поле. Амалиса стояла неподвижно, словно столб, с напряженным лицом, она как будто старалась не жмуриться.

— Кто глуп, так это ты, дочь моя. Какое мне дело до книг! Здесь, где мужчины вступают в Запустение и проходят по его испорченности. В саму Тень. Почему же ты удивляться тому, что эта порча может просочиться в них? По их воле или вопреки ей, но она может просочиться. Почему, по-твоему, сама Престол Амерлин явилась сюда?

— Не знаю, — прозвучало едва слышно.

— Дочь моя, я — из Красных, — безжалостно продолжала Лиандрин. — Я преследую всех мужчин, затронутых порчей.

— Я не понимаю.

— Не только тех презренных, которые пробуют Единую Силу. Всех затронутых порчей мужчин. Всякого звания, благородных и простолюдинов, я преследую.

— Я не... — Амалиса облизала дрогнувшие губы и с видимым усилием собралась с духом. — Я не понимаю, Лиандрин Седай. Пожалуйста...

— Благородных даже прежде, чем простолюдинов.

— Нет! — Словно упала невидимая подпорка, и Амалиса рухнула на колени, голова поникла. — Пожалуйста, Лиандрин Седай, скажите, что вы говорите не про Агельмара! Это не может быть он!

В этот момент замешательства и сомнения Лиандрин и нанесла удар. Она не двинулась, но хлестнула Единой Силой. Амалиса охнула и дернулась, как от укола иглой, и капризные губки Лиандрин оживила улыбка.

Это был ее собственный особенный трюк, еще с детства, то первое, что она узнала о своих способностях. Ей запретили им пользоваться, едва о нем узнала Наставница Послушниц, но для Лиандрин запрет означал лишь одно: есть еще нечто, что ей нужно и что приходится скрывать от тех, кто завидует ей.

Она шагнула вперед и резким движением приподняла подбородок Амалисы. Металл, который придавал гордой шайнарке крепость духа, никуда не пропал, но утратил что-то от своего благородства, став податливей для нужных Лиандрин действий. По щекам, блестя, побежали из глаз Амалисы слезы. Лиандрин позволила огням спасть до обычного сияния — в них больше не было необходимости. Она смягчила свои слова, но голос был твердым как сталь.

— Дочь моя, никому не хочется видеть тебя и Агельмара выставленными перед народом как Приспешников Темного. Я помогу тебе, но ты тоже должна помочь.

— П-помочь вам? — Амалиса поднесла руки к вискам; она выглядела сбитой с толку. — Пожалуйста, Лиандрин Седай, я не... понимаю. Все так... Это все...

Умение Лиандрин не отличалось совершенством — Лиандрин никогда не удавалось заставить других сделать то, чего она хочет, — хотя и пыталась; о, как она старалась добиться этого! Но она могла заставить захотеть верить ей, захотеть стать убежденными в ее правоте более всего прочего.

— Повинуйся, дочь моя. Повинуйся и правдиво отвечай на мои вопросы, и я обещаю: никто не заикнется ни о тебе, ни об Агельмаре как о Друзьях Темного. Вас не проволокут нагими по улицам, чтобы после кнутами выгнать из города, если народ раньше не разорвет вас на части. Я не позволю этому случиться. Тебе понятно?

— Да, Лиандрин Седай, да. Я сделаю как вы скажете и честно отвечу вам.

Лиандрин выпрямилась, глядя на шайнарку сверху вниз. Леди Амалиса продолжала стоять на коленях, с лицом искренним и по-детски открытым, как у ребенка, ожидающего от более сильного и мудрого утешения и помощи. Лиандрин видела во всем этом некую справедливость. Она никогда не понимала, почему Айз Седай достаточно приветствовать простым поклоном или реверансом, когда мужчины и женщины преклоняют колени перед королями и королевами. Какая королева обладает силой вроде моей? Губы Лиандрин гневно искривились, и Амалиса вся затрепетала.