– Да вовсе я… – Найнив осеклась – не оправдываться же ей перед этой женщиной. И с чего это Могидин так осмелела? – Не забудь, что бы ни случилось со мной, если правда всплывет наружу, твоя голова окажется на плахе меньше чем через неделю.

– А тебе придется страдать гораздо дольше. Семираг, помнится, заставила одного человека истошно вопить в течение пяти лет. Она даже ухитрилась сохранить ему разум. Правда, сердце в конце концов все равно не выдержало. Конечно, нынешним вашим невеждам до Семираг ой как далеко, но боюсь, возможность выяснить, каковы их умения, ты получишь из первых рук.

Да как она посмела? Обычное раболепие Могидин было сброшено, как змеиная кожа. Они словно на равных обсуждали нечто представляющее для них некоторый интерес. Хуже того, Могидин всем своим видом давала понять, что обсуждаемая тема ее интересует лишь вскользь, тогда как Найнив касается непосредственно. Найнив пожалела, что на руке ее сейчас нет браслета, с ним как-то спокойнее. Не может быть, чтобы Могидин и вправду была такой уверенной в себе, какой выглядела сейчас.

И тут у Найнив перехватило дыхание. Браслет! В комнате не было браслета. Так вот в чем дело. Внутри у Найнив похолодело. Правда, если рассуждать логически, есть ли в комнате браслет, нет ли, не имело никакого значения. Ведь его надела Илэйн. О, Свет, только бы она его не сняла! Ожерелье же плотно охватывало шею Могидин. Только логика не имела отношения к тем чувствам, которые испытывала Найнив. Ведь она еще не оставалась наедине с этой женщиной, будучи без браслета. Точнее сказать, оставалась – и всякий раз это едва не кончалось бедой. Правда, тогда Могидин не носила ай’дам. Но какое это имеет значение! Могидин – Отрекшаяся. Они наедине, и она, Найнив, лишена возможности управлять ею. Она вцепилась в подол, чтобы не схватиться за нож.

Улыбка Могидин стала еще шире, будто ей удалось прочесть мысли Найнив.

– Можешь не сомневаться, – продолжала Отрекшаяся, – я руководствуюсь только твоими интересами. Это, – она указала пальцем на ожерелье, тщательно избегая прикосновения к нему. – будет удерживать меня в Кэймлине так же надежно, как и в Салидаре. Рабство там для меня предпочтительнее смерти здесь. Но не тяни с решением. Если ваши так называемые Айз Седай решат вернуться в Башню, то не сочтут ли они лучшим подарком для тамошней Амерлин тебя, столь близкую к Ранду ал’Тору. И Илэйн. Если он испытывает к ней хотя бы вполовину столь же сильное чувство, как она к нему, заполучив ее, они свяжут его неразрывными путами.

Найнив поднялась, изо всех сил пытаясь заставить колени не дрожать:

– Прибери постели и наведи порядок в комнате. Чтобы к моему возвращению она выглядела безупречно.

– Сколько времени осталось в твоем распоряжении? – спросила Могидин, прежде чем Найнив дошла до двери, причем с таким видом, словно осведомлялась, горяча ли вода для чая. – Самое большее несколько дней, до того как они отправят ответ в Тар Валон. А то и несколько часов. Перевесит ли значение Ранда ал’Тора, даже в совокупности со всеми преступлениями Элайды, возможность восстановления единства их драгоценной Белой Башни?

– Обрати особое внимание на горшки, – не оборачиваясь, бросила Найнив. – Я хочу, чтобы на сей раз они сияли.

Не дав Могидин добавить что-нибудь, она вышла и плотно закрыла за собой дверь.

Оказавшись в тесном, лишенном окон коридорчике, Найнив привалилась к грубым деревянным доскам, вытащила, порывшись в кошельке, два ворсистых листочка гусиной мяты и отправила их в рот. Гусиная мята не сразу успокаивает горящий желудок, но Найнив жевала и глотала так торопливо, словно надеялась ускорить действие снадобья. Могидин, по существу, наносила один удар за другим, давая понять, как много ей известно. Разумеется, Найнив не доверяла Могидин ни капельки, но полагала, что та достаточно запугана. И зря. Она просто притворялась. О, Свет, притворялась! Конечно, все это чистой воды блеф – об Илэйн и Ранде Могидин знала не больше, чем Айз Седай. Ишь чего удумала, подталкивать ее к побегу… Больно много воли взяла, да и они с Илэйн хороши, слишком свободно болтали в ее присутствии. Интересно, о чем еще они успели проболтаться и много ли пользы сумеет извлечь из этого Могидин?

В полутемный коридор вышла еще одна Принятая, и Найнив, торопливо оправив платье, спрятала гусиную мяту. Все комнаты маленького домика были превращены в спальни для Принятых и служанок – по три, а то и по четыре женщины на одну комнатенку не больше той, которую Найнив только что покинула. Порой приходилось делить одну постель на двоих. Появившаяся сейчас в коридоре Эмара, хрупкая, тоненькая сероглазая иллианка, недолюбливала Суан и Лиане – Найнив это ничуть не удивляло – и полагала, что обеих следовало бы, со всем уважением, как она выражалась, отослать куда-нибудь подальше. Обычно с усмиренными женщинами поступали именно так. Ко всем остальным Эмара относилась доброжелательно и, в отличие от прочих, никогда не сетовала на то, что Найнив и Илэйн занимают слишком много места, а обязанности по дому за них исполняет Мариган.

– Я слышала, тебе предстоит переписывать для Джании и Деланы, – промолвила Эмара звонким, высоким голосом. – Послушай моего совета, пиши как можно быстрее. Джания следит только за тем, чтобы ничего не было пропущено, а на кляксы внимания не обращает.

Найнив сердито скривилась, глядя в спину удаляющейся Эмары. Пиши помедленнее для Деланы. И побыстрее для Джании. Кругом одни советчицы. Так или иначе, она все равно не могла думать о каких-то там кляксах. А насчет Могидин надо будет переговорить с Илэйн. Покачивая головой и что-то бурча себе под нос, Найнив направилась к выходу. Может быть, в последнее время она и впрямь слишком часто допускала промашки. Надо бы встряхнуться и покончить с этим. И кое-кого найти.

В последние дни в Салидаре воцарилась тишина, хотя улицы, как и прежде, были полны народу. За околицей стихли кузнечные молоты. Всем было велено, пока не уедет Тарна, помалкивать и насчет отправленного в Кэймлин посольства, и насчет Логайна, надежно укрытого в одном из воинских лагерей, а заодно и о самих этих лагерях да солдатах. В результате все в Салидаре боялись обронить лишнее слово, говорили чуть ли не шепотом, и в приглушенном уличном гомоне слышались тревожные нотки.

Это действовало на всех. Слуги и служанки, обычно спешившие, теперь двигались нерешительно, то и дело опасливо оглядываясь. Настороженными, несмотря на обычную внешнюю невозмутимость, казались даже Айз Седай. Солдат на улицах теперь почти не было, словно Тарна не видела, как они заполняли город в первый день, и не сделала из этого соответствующих выводов. Положение солдат было весьма шатким, и потому те немногие, кто все же оказывался в городе, выглядели более чем хмуро или старались изобразить полное безразличие. От решения Совета зависели их жизни – вполне могло обернуться так, что каждому будет грозить петля; даже те правители и лорды, которые хотели бы держаться в стороне от раздоров в Башне, скорей всего, вздернут всякого солдата, угодившего им в руки, просто в назидание прочим, чтобы не дать бунту разгореться. Все, кроме Гарета Брина, каждый день терпеливо высиживавшего у порога Малой Башни. Он появлялся там еще до прихода Восседающих и уходил после них. Не иначе как хотел убедиться, что они не забыли ни о нем самом, ни о том, что он для них делает. В тот единственный раз, когда Найнив видела, как Восседающие выходят из дома, ей показалось, что они не в восторге от настырности Брина.