— Я не об этом, Сэймэй.

— А о чем? — удивился колдун. — О том, что опять выпала «Кунь»? Сейчас такое время, Хиромаса, что все наши телодвижения ни к чему не приведут.

— Ты и вправду думаешь, что Сыну Неба может помочь только Райко?

— Конечно, я так не думаю. Сыну Неба помог бы любой хороший стрелок, а лучше — десяток. Но есть вещи, которых я не смогу объяснить Матери Державы — и разве Сын Неба потеряет от того, что при дворе на высокой должности окажется одним честным человеком больше — в случае удачи, естественно?

— А все, что ты говорил о будущих бедах…

Сэймэй повернулся к другу. Сейчас его родословную можно было прочесть на его лице — такого за человека не примешь даже случайно.

— Если завтра будет дождь, что нужно делать — чинить крышу или разметывать ее, мол, все равно протечет? Смерть и так сильнее всех — почему мы должны отдавать ей что-то даром?

— Самое странное, — сказала монахиня, помешивая в углях, где пеклась рыба, обмазанная глиной, — что я не ощущаю присутствия демонов.

— До Оэямы еще довольно далеко, — заметил Райко.

То есть, конечно же, гора Оэ была здесь — их отделяла от убежища Монаха-Пропойцы только одна долина, прорезанная речкой. Но эту долину еще нужно было миновать — и, обойдя гору извилистыми тропками, выйти к пещере…

— Я бы почувствовала, — покачав головой, женщина выкатила из костра спекшийся комочек и ногой подтолкнула его к Кинтоки. — Понимаете, меня все-таки учили.

Они жгли костер, не скрываясь — как поступили бы на их месте и ямабуси, бродящие по стране без цели, наугад.

— Да и не все, что я умела, когда сама носила в себе злого духа, ушло от меня.

— Если это так, почтенная госпожа, то не могла ли нечисть заметить вас? — спросил Райко.

— Не могла. Они не видят ни меня, ни моего сына. Вернее, не отличают нас от обычных людей. И потом, когда нечисть меня замечает — я замечаю ее. Странно все это. Похоже, здесь их нет вовсе.

Она выкатила из костра второй катышек глины — для Урабэ. Цуна свою долю уже съел, и теперь подремывал, завернувшись в дорожный плащ. Садамицу сказал, что ждать рыбы не будет, предпочитает выспаться; набил живот сушеным рисом и морской травой — и заснул.

А к Райко сон не шел. Все вокруг было плотным — земля, деревья, люди, рыба в костре, даже сам костер казался вещью, чем-то, что можно потрогать или даже унести. И в то же время ему мерещилось, что их всех нарисовал на бумажной ширме художник, да не нарисовал даже, а намалевал, как получится — и самому не понравилось, вот он и выбросил ширму на задний двор, и теперь ее шевелит ветер, поливает дождь и, если присмотреться, кажется, что фигурки двигаются, но еще весна, еще осень и краски поблекнут совсем, лес, путников и огонь смоет вода, проглотит плесень…

Котелок вскипел. Монахиня насыпала в чашку китайского листа и залила кипятком.

— Вам не предлагаю, господин Райко — вам надо поспать, — сказала она. — Первая стража за мной.

— Может быть, лучше вам не пить, почтенная госпожа? Я что-то никак не усну.

— Уснете, — улыбнулась монахиня. — Вы только позвольте себе закрыть глаза.

Райко пожал плечами — ну закроет, толку-то… послушался — и пропал отовсюду, будто его фигурку кто-то вырезал из картины. Наверное, так было к лучшему — а вдруг дождь, что разбудил его ранним утром, смыл бы его с ширмы?

Проснулись мокрые, совершенно неподобающим образом злые — и это монахи, презревшие обманы дольнего мира — и поняли, что нужно двигаться дальше: вокруг все сочилось водой.

— Не попала бы только в сакэ, — монахиня проверила тот из своих вьюков, который до сих пор не развязывала.

— Эй, матушка! А можно нам по глоточку — согреться? — вскинулся Кинтоки.

— Нельзя, — сурово ответила женщина. — Мы идем к Монаху-Пропойце. И дары несем соответственные. А что это за гость такой, который к подарку по дороге прикладывается? Такого и Будда не одобрит — и Пропойца прибьет.

Кинтоки молча признал свое поражение.

— Нам придется приложить все усилия, чтобы напоить этим Пропойцу и как можно больше его людей, — монахиня затянула вьюк. — Я вас покину ненадолго.

И исчезла среди деревьев.

— Яд? — удивился Кинтоки. — Да не может того быть.

— Сонное зелье, наверное… или что-то, что не пускает злых духов.

А почему не может быть? — подумал вдруг Райко. — Она ведь понимает, что мы будем там убивать. Не может не понимать. Что сонное зелье, что яд — все равно соучастие в убийстве. Или…