Шрифт:
Наше опять шоссе. Топает к фронту пехотка. Качнуть крыльями хлопцам, чтобы повыше задрали носы...
* * *
Летом сорок второго в донских, сельских, ставропольских, кубанских степях, в предгорьях Кавказа, на новороссийском и туапсинском направлениях, на перевалах Главного Кавказского хребта развернулись упорнейшие бои. Фашистские полчища, не считаясь с потерями, рвались к Сталинграду, к нефтяным районам Северного Кавказа, к побережью Черного моря. Наши войска с беспримерной самоотверженностью дрались за каждый рубеж, но сдержать натиск превосходящих сил далеко не всегда удавалось...
На помощь сухопутным войскам была привлечена и морская авиация. С самого начала боев три полка ВВС Черноморского флота — 5-й гвардейский и 36-й минно-торпедные, 18-й штурмовой, а затем и все остальные части были перенацелены на поддержку боевых действий 56, 47 и 18-й армий. Дерзко срывая атаки врага, морские бомбардировщики создавали благоприятные условия нашим обороняющимся войскам, прикрывали их при отходе, при закреплении на новых рубежах.
Летали днем и ночью. Бомбили колонны на марше, скопления живой силы и техники в районах сосредоточения и на привалах, железнодорожные эшелоны на [10] станциях и перегонах, разрушали переправы на Дону и Кубани, уничтожали вражеские самолеты на аэродромах... Выполняли и прямые свои обязанности: срывали высадку морских десантов врага, топили корабли и транспорты с подкреплением, ставили минные заграждения на фарватерах и в гаванях...
Очень часто полки действовали совместно, составляя смешанные боевые группы для нанесения массированных ударов. Каждая эскадрилья, экипаж делали все возможное, чтобы причинить врагу наибольший урон, облегчить положение наших наземных частей и соединений. Бывало, что совершали по три боевых вылета в сутки...
Советских моряков, сражающихся на суше, гитлеровцы со страхом именовали «черной смертью».
Мы тоже летали в черном. «Крылатые линкоры» — так гордо именовали мы наши могучие воздушные корабли...
Героическими усилиями советских воинов планы врага были сорваны. Гитлеровцы так и не достигли ни одной из поставленных целей: прорваться на Приморское шоссе в районе Новороссийска, на Черноморское побережье через перевалы Санчаро и Клухорский...
После тяжелых осенних боев на туапсинском направлении обескровленный противник был вынужден перейти к обороне и на этом участке фронта.
Возникла оперативная пауза. Гитлеровцы перегруппировывали свои силы, надеясь возобновить наступление. Наши готовились к контрудару: подтягивали свежие части, отводили на отдых измотанные в боях.
Понесшему значительные потери в личном составе и технике 36-му минно-торпедному авиационному полку Черноморского флота было приказано с 26 октября прекратить боевую деятельность и отбыть в тыл на переформирование. Восемь экипажей и тринадцать самолетов передать на пополнение 5-го гвардейского авиаполка. [11]
27 октября улетающие в гвардейский полк экипажи оформляли документы, готовили и «принаряжали» машины, собирали нехитрый багаж. Неожиданно мои сборы прервал посыльный.
— В полк поступил приказ. Придется вам совместить перелет с разведкой. По выполнении боевой задачи следуйте к новому месту службы...
В голосе замкомэска звучали извинительные нотки. Дело в том, что это уже во второй раз после приказа о прекращении боевой деятельности наш экипаж получал задание. Накануне ночью, буквально из-за стола, в самый разгар прощального ужина, мы были вызваны в штаб и срочно вылетели на бомбоудар по вражескому транспорту, пришедшему в Севастополь...
Доверие, честь. Два последних боевых вылета на счету полка. Две последние записи в журнале боевых действий...
— Видишь «табачный навес», командир?
— Ох, боюсь, некурящие, Коля, эти гвардейцы! Получше высматривай полосу, с ходу зайдем. Нашего брата, сам знаешь, не по реглану встречают...
С начальством не спорят
— Товарищ гвардии майор, командир звена младший лейтенант Минаков боевое задание выполнил и прибыл с экипажем в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы!
«Ковбасу ось такой бы длины!» — мечтательно замечал в таких случаях не лишенный своеобразного остроумия старшина Дороган в училище. Или осведомлялся, сколько у крокодила от головы до хвоста. Двухэтажный доклад, с надстройкой. И во всех окнах темно. Какого звена? Эскадрильи, полка? Чье задание и какое? И почему мне докладываете о нем? И с экипажем ведь прибыли, так я понял? А в экипаже бомбардировщика Ил-4, насколько [12] мне память не изменяет и как вам самим, вероятно, известно, уважаемый командир отдельного, особого, надо думать, звена...
Попробуй все уместить в одной фразе. Если ты, скажем, не Пушкин. И если сам толком не знаешь, что умещать.
К счастью, майор уже, видно, не помнил старшинских уроков. Поднял неторопливый взгляд к небу, очертил в нем крутую дугу. Скользнул по следу на взлетной полосе, уткнулся в видавшую виды машину. Потная, с вьющимся над капотами жидким парком, словно лошадка у стойла, остановилась как раз у проема в назначенный ей капонир.
— Случалось бывать у нас, лейтенант?
— Младший. — Знаки различия были у меня не видны, как, впрочем, и у него — под черным, с белесоватинками на швах регланом. — Не доводилось, товарищ гвардии майор. На этом аэродроме.