— М-м-м? — в полудреме промычал Маледикт.

— Я не погасил лампу.

— Она выгорит сама, — успокоил Маледикт. — Мы богаты. Можем позволить себе не беречь ламповое масло. — Он зевнул, потерся щекой о грудь Януса и наконец выбрал место у самого сердца.

— Меня беспокоит не масло и даже не свет, — проговорил Янус, обнимая Маледикта за плечи, — а купидоны на потолке. Они смотрят.

Губы Маледикта дрогнули в улыбке; он беззвучно хихикнул, дыханием пошевелив волосы Януса на подушке.

— Полагаю, надо нанять кого-нибудь, чтобы их закрасить. Только я терпеть не могу запах краски и ненавижу суету и хлопоты.

— Ты обожаешь суету и хлопоты, — возразил Янус, прикрывая глаза от света локтем. — Если только ты являешься их источником… Крыса его забери!

Маледикт резко пробудился от полудремы.

— Что еще теперь?

— Твой проклятый меч уколол меня. Какого черта ты укладываешь его на отдельную подушку?

Янус сел в постели, резко отстранив Маледикта. Темной полосой на бледной коже поперек бицепса обозначилась кровавая царапина, словно ночь оставила на Янусе свой знак.

— Только взгляни.

— Мне было одиноко, — объяснил Маледикт.

— У тебя есть я, — отрезал Янус, сталкивая меч с кровати с отвращением, с которым человек избавляется от паразита.

Маледикт плотно сжал губы, услышав, как, прежде чем упасть, меч проскрежетал гардой о край кровати.

— Не бросай его туда. Утром проснешься и наступишь, и опять я буду виноват. Встань и отодвинь меч подальше.

— Это твой меч, — заявил Янус, промокая кровавый след кружевной наволочкой.

— А ты оставил горящую лампу. — Маледикт натянул одеяло до самого подбородка. Вскоре зашуршали простыни, задвигался матрас: Янус сдался. Маледикт повернулся и с улыбкой уставился в потолок. — Пока ты не лег, не будешь ли ты так любезен…

— Не буду ли я любезен что? — перебил Янус. — Приготовить чай? Принести тебе печенье?

— Раз уж ты об этом упомянул, я проголодался.

— Тогда надо было оставаться на ужин, — заметил Янус. — Джилли вполне сносно готовит.

Маледикт улыбнулся.

— Спасибо, Янус, что ты стал к нему чуть добрее.

— У него есть свое место, — сказал Янус. — До тех пор, пока он понимает, что место это не в твоей постели, я не буду с ним ссориться. — Лицо Януса, искаженное в слабом свете лампы, оставалось мрачным, вопреки словам. — Где ты держишь свой клинок?

— Как и все самые любимые вещи, под рукой, — сообщил Маледикт. — Поставь около сундука. И еще в сундуке есть печенье.

Янус, уже протянувший руку к лампе, остановился, потом вздохнул.

— Меч у кровати, сладости рядом — удивительно, что Джилли не устраивается на ночлег по ту сторону твоей двери. В конце концов, он тоже одна из твоих любимых вещей. — Янус выудил из сундука банку и бросил в протянутые ладони Маледикта пару печений. — Хватит, или мне пока не гасить лампу?

— Погаси, — сказал Маледикт, откусывая от первого печенья и складывая ладонь лодочкой, чтобы собрать нежные крошки и не дать им упасть на простыни. В сознание запоздало проник смысл сказанного. — А Джилли никакая не вещь. Нельзя иметь друга в собственности.

— Ты присвоил его точно так же, как Роуча, — из темноты ответил Янус. Пробравшись под одеяло, он снова задернул полог. — Ничего не понимаю. Я легко завожу друзей. Ты оскорбляешь людей с той же легкостью, с какой делаешь вдох и выдох, и все же в итоге обзаводишься преданными поклонниками. Роуч, Джилли, даже Арис.

— А ты сам? — спросил Маледикт, вытирая пальцы о пододеяльник.

— Нет, — отозвался Янус, хватая Маледикта за руки и поцелуями собирая крошки с его ладоней. — Я слишком хорошо тебя знаю. Я могу быть только твоим возлюбленным.

— Только, — повторил Маледикт. — А разве это не все? Пусть они ухаживают за мной, сколько угодно. А я буду ухаживать за тобой.

В десять часов утра аккуратно подстриженные лужайки и чистенькие дорожки Джекал-парка наводнила знать. Вельможи прогуливались верхом или прохаживались вдоль лавок привилегированных купцов, которым разрешили торговать в месте отдыха. Маледикт, натянув поводья и плотно обхватив ногами бока своего коня, с волнением миновал баррикаду, которая удерживала бастующих антимехаников за пределами парка. Если они, по своему обыкновению, начнут кричать или швыряться камнями…

— Он сбросит тебя, если ты не расслабишься, — нахмурил брови Янус. — Ворнатти обучал тебя танцам, фехтованию и этикету, а про верховую езду забыл?

— Ворнатти пытался, — признал Маледикт.

Янус вздохнул. Придержав свою лошадь, он заставил Маледикта перехватить поводья подальше от головы. — Не держи так крепко.

— Им же не нравится, когда на них ездят, — сказал Маледикт, но усилием воли ослабил хватку. Конь под ним перестал быть комком взбудораженных мышц.

— Так лучше, — похвалил Янус.