Шрифт:
У Олега в квартире Компания с Большой Спасской собиралась чаще всего. Во-первых, до нее было рукой подать от школы. Во-вторых, просторная гостиная Беляевых свободно вмещала семь человек. И в-третьих, родители Олега по будним дням с утра до вечера пропадали у себя в фирме, и никто не мешал ребятам вынашивать самые рискованные планы.
Подобных планов у Компании с Большой Спасской за минувшие два с половиной года возникало множество. В начале восьмого класса Олег и его друзья умудрились раскрыть самое настоящее преступление. С той поры с ними что-то случилось. Как с ужасом говорили по этому поводу Андрей Станиславович и его фронтовой друг по Афганистану майор милиции Владимир Иванович Василенко, ныне работающий в отделении милиции на Сретенке, «эти семеро словно притягивают к себе криминал». Так или нет, но с той поры расследования Компании с Большой Спасской продолжились. Последнее, двадцатое по счету, дело ребята завершили совсем недавно.
Множество раз Андрей Станиславович и Владимир Иванович, к помощи которых Олег и его друзья обращались в критических ситуациях, умоляли их больше не заниматься самодеятельностью, а попросту сообщать «обо всех подозрительных случаях». Компания с Большой Спасской обещала, что в следующий раз именно так и поступит. Однако потом все повторялось сначала. Ибо, по мнению ребят, прежде чем отрывать от дела майора Василенко, нужно убедиться, что случай и впрямь подозрительный. Ну, а пока они убеждались, преступление оказывалось раскрыто.
Из родителей больше всех негодовал папа Олега, Борис Олегович. Он вообще отличался большой эмоциональностью, а потому после каждого расследования метал громы и молнии в адрес «оболтуса сына», который вместе «с другими оболтусами» вознамерился, по мнению Беляева-старшего, «свернуть себе шею во цвете лет» вместо того, чтобы учиться, поступить в институт, а защитив диплом, унаследовать фирму, ради будущего процветания которой он, Беляев-старший, просто из кожи вон лезет.
Именно на работу к отцу и направился сегодня после уроков Олег. Откуда оба они поехали к старому приятелю Бориса Олеговича. По словам Беляева-старшего, это был единственный человек, которому он мог доверить свои зубы. Вернулись отец и сын домой лишь к восьми вечера. У Бориса Олеговича еще не отошел наркоз. Поэтому он разговаривал лишь левой половиной рта, что немало встревожило его жену, Нину Ивановну.
– Боренька, что с тобой? – осведомилась она.
– Со мной повный повядок, – прошамкал муж.
– Ты уверен? – не оставляло волнение Нину Ивановну.
– Зуб вывечиви и запвобивовави, – сообщил все тем же уголком рта Беляев-старший.
Олег, не выдержав, засмеялся. Борис Олегович, шамкая и коверкая слова, разразился гневной тирадой. По его мнению, в этом доме все, кроме него, совершенно лишены сочувствия к ближнему. Стоит, мол, человеку сделать «какой-то паршивый наркоз», как все готовы до потери пульса над ним издеваться.
– Да кто над тобой издевался? – удивился Олег. – Просто ты так смешно говоришь!
Тут Беляев-старший почувствовал, что анестезия неожиданно отпустила.
– Ладно, – уже вполне нормально произнес он. – Раздеваемся, и ужинать.
– Вот видишь, Боренька, – ласково улыбнулась Нина Ивановна. – Все хорошо. А ты волновался.
– Я никогда не волнуюсь, – без тени сомнения проговорил муж. – И вообще, я самый спокойный человек в этом доме.
И с этими словами глава семейства Беляевых отправился в спальню снимать костюм.
После ужина Олег, удалившись к себе в комнату и плотно затворив дверь, решил исполнить важную дипломатическую миссию. Конфликт Пашкова с Ахметовым мог вылиться во множество неприятностей. Олегу хотелось добиться заключения мира. Однако, едва связавшись по телефону с Маратом, он понял: миссия невыполнима. Во-первых, Ахметов предупредил, чтобы в школе его завтра не ждали. Механическая инвалидная коляска уже куплена, однако бедного Марата подвергли на всякий случай полному обследованию и даже сделали томографию.
– Они говорят, у меня легкое сотрясение мозга, – объяснил Ахметов. – Поэтому надо несколько дней полежать.
«Теперь Пашков уж точно попух», – с грустью отметил про себя Олег, а вслух произнес:
– Слушай, ты вроде башкой-то не ударялся.
– Как это не ударялся, – возразил Марат. – Там ведь, на боксе, как получилось. Я обо что-то споткнулся, начал падать. Схватился за провод, но все равно упал. А на меня сверху телекамера плюхнулась. И прямо по башке. Но у меня так все остальное болело, что я на башку даже не обратил внимания. А теперь вот чувствую: вроде немного кружится. Ты, Олег, кстати, как Пашкова завтра увидишь, передай от меня большое спасибо.
– Знаешь, Марат, – все же предпринял попытку мирного урегулирования Олег. – Конечно, Лешка – болван, но ты на него не сердись. Он ведь зла тебе не желал.
– Вот чудик! – засмеялся Марат. – Да я на него теперь совсем и не сержусь. Я серьезно ему благодарен. Не урони он меня сегодня, я бы с этим сотрясением продолжал ходить. И возникли бы осложнения. А тогда, врачи говорят, на боксе можно было бы ставить точку. В общем, Олег, еще несколько дней полежу, а потом ждите.
Марат повесил трубку. Олег, облегченно вздохнув, созвонился с Пашковым. Тот усиленно прикидывался, будто ему «без разницы», однако по голосу чувствовалось, что новость сильно его обрадовала. Потом Олегу позвонила Таня. Они только что разговаривали с Катей, которая возвратилась с репетиции конкурса.