Я не ругался и не делал того, что делают другие ребята с татуировками.

Я просто сидел и ничего не делал, зная, что это больше всего выводит ее из себя. Я жевал колпачок ручки, и моя ненависть к миссис Кимбол была настолько сильной, что ее озлобленный вид доставлял мне удовольствие. Я мог бы напрячься и выполнить свое задание, но во мне уже сидело непонятное упрямство. Кимбол выглядела как пародия на учительницу. На ней были какие-то шлепанцы позапрошлого века. Наверное, ей надо было прятать шрамы на руках, потому что и в самую жаркую погоду она укутывалась с головы до ног. Одежду ее я не смог бы описать — она была просто смешной. Даже если в классе стояла жара, на ней неизменно были гольф, юбка или брюки в клетку. Приходя домой, я первым делом залезал в мамин ноутбук и стирал все послания от миссис Кимбол: «Мистер Молинари не мог сказать, спит Гейб или нет на сегодняшнем занятии. Чтение одного параграфа ему удалось закончить за пять секунд до звонка…» Моим любимым посланием было следующее: «Так как весной ученикам предстоит сдавать важные тесты для поступления в колледж, вам потребуется справка от психиатра, чтобы Гейбу могли дать дополнительное время на выполнение задания. Очевидно, вам нужно также сделать копии отчетов преподавателей, которые работали с ним по индивидуальному плану все предыдущие годы…»

Наверное, миссис Кимбол думала, что моя мама не имеет понятия, какие тесты сдают ученики по результатам учебного года, а может, просто хотела лишний раз ее уколоть. «Гейбу удалось получить хорошую оценку по физкультуре…» Она даже хорошее умела представить так, что это выглядело не моим достижением, а случайностью.

Я уже заметил, что те, кто больше всего ненавидят детей, работают с учениками по индивидуальным программам. Вероятно, они знают, что ничего не смыслят в истории или в языке, поэтому своим садистским отношением не очень испортят знания этих детей, или… Вообще-то были в нашей школе дети, которые очень любили миссис Кимбол и еще более тупую, но молодую и добрую ее коллегу мисс Ник. Одна девочка закончила школу только в двадцать два, и я сам видел, как она пришла потом с визитом к миссис Кимбол. У меня ушло пять лет, на то чтобы отойти от этого школьного кошмара. Даже намек на запах ее духов до сих пор может вызвать у меня рвоту. Директор любил миссис Кимбол, но он хвалил бы ее, даже прими она обличье Саддама Хусейна. Такие, как она, решали проблему неудобного сосуществования в одной школе разных детей. Они «заботились» о таких, как я, готовые в любой момент напомнить: «Но как же ты можешь претендовать на хорошую оценку, если даже домашнее задание забываешь сдать вовремя, Гейб?» Им было глубоко наплевать на то, что с тобой происходит и почему так вышло. Однажды я сказал школьному психологу, что иногда ощущаю себя, как человек на американских горках с фотоаппаратом, который не может ничего заснять, потому, что несется с большой скоростью. Психолог лишь пробормотала: «Это очень… интересно, Гейб». В следующий раз, когда мама пришла на консультацию, я заметил на папке с моим досье записку: «Возможный прогрессирующий психоз?»

Я не Эйнштейн, но я вырос в доме, где все общались на нормальном языке, а не на уровне хрюканья. Я знаю, как правильно говорить. Как описывать вещи. Я знаю, что означают латинские слова. Я не могу их правильно написать. Но для этого Господь придумал программу проверки орфографии. Им всем было плевать на то, что я умею думать, ведь я не мог правильно написать. Одна гениальная учительница английского решила мне подсобить. Она принесла список слов, чтобы я тренировался. Кот. Рот. Молоко.

Это здорово подняло мою самооценку.

Не надо было мне рассказывать об этом маме. Она едва не сорвалась. Не посоветовавшись со мной, она решительно ворвалась в кабинет директора с «Одиссеей» в руках. Мама кричала: «Не смейте больше никогда подсовывать моему ребенку эти идиотские списки слов. Корова. Молоко. Мой ребенок прочел „Одиссею“ Гомера. Вы читали Гомера? Наверное, вы думаете, что так зовут чьего-то кузена…» Я готов был, потом убить ее за это, но я понимал, что она ведет себя, как… храбрая воительница. Мама не всегда поступала по законам логики и здравого смысла, но она защищала меня, и я не могу не быть благодарен ей за это.

Самое парадоксальное, что ее опека, которая выливалась для меня в лишние унижения, стала самым лучшим воспоминанием о том времени, когда она еще не была больна.

Однажды поздно ночью, около часу, я встал, потому что был голоден. Мама сидела за столом, положив ногу на второй стул, и делала за меня какой-то проект, который я должен был сдать на следующий день. Я даже не подумал о том, с какой стати ее нога лежит на другом стуле. Только потом до меня дошло, что она у нее болела. Уже тогда, наверное, мама ощущала какие-то симптомы. Волосы ее были присыпаны сахарной пудрой, так как она должна была изобразить припорошенную снегом иглу. Она пыталась приспособить старые варежки Аори, чтобы сделать сугроб, в котором прячется белый медведь. Заметив меня, мама лишь улыбнулась.

— Иди спать, дорогой, — проговорила она.

— Мам, брось ты это. Ты и так изобразила иглу и даже людей возле жилища…

— Как только ты поступишь в колледж, ситуация в корне изменится. Все станет на свои места, — сказала она, но у меня было такое впечатление, будто она разговаривает не со мной, а сама с собой. — Все это не будет иметь никакого значения. У тебя есть свои права, Гейб. У тебя есть законные права. Ты очень умный парень, Гейб. Просто эти тупицы, которых именуют педагогами-консультантами, ничего не понимают…

Она выглядела такой маленькой, белой и уязвимой, как свеча, стоявшая на блюдце. Я был в седьмом классе. Мне хотелось расплакаться. Дело в том, что я нашел задание, на которое нам выделили три недели. Оно лежало в кармане моего жакета вместе с вишнями в шоколаде. Я вспомнил, что его надо сдать на следующий день. Мама взялась за него, чтобы я мог подготовиться к другим занятиям и поспать. Она решила сама сотворить иллюстрацию этнической Америки и, когда я вытащил кусок хлеба из ящика, спросила меня:

— Как же мне изобразить котиков?

Я не понял сначала, о чем речь, и она объяснила:

— Животных северных широт…

— Но это совсем не обязательно. Тем более что люди охотятся на них из-за красивых шкурок. Мама, не надо делать этого.

— Интересно, а сардины подойдут?

Глаза ее от усталости уже были красными. Но она все равно использовала сардины. Мама запекла их и покрыла бесцветным лаком, чтобы они не пахли, но люди все равно косились на меня, проходя мимо моего проекта. Однако моя мама плевала на косые взгляды. Она всегда была такой.