И вот она лежала в гробу, такая молодая, цветущая. Это было так грустно, что хотя Генриксены были лишь простыми людьми, пробившимися в жизни и достигшими богатства, но все знатные лица явились почтить умершую. Жена консула Ионсена сначала не хотела идти, говоря: «Ведь мы же не были у купца Давидсена, когда он сделался консулом!» — «Да, мы не были, — сказал консул. — Но ведь его не хоронили!» — «Эти Генриксены! — возразила она мужу. — Мы же не поддерживали с ними сношения? Зачем же нам идти на похороны?» — «Но наше отсутствие вызовет разговоры», — ответил консул.

Госпожа Ионсен уступила. Многочисленная толпа, сопровождавшая траурную процессию, несколько утешила Генриксена. Он поклонился консулу Ионсену и доктору и своих маленьких девочек научил сделать книксен. Вид у него был более сияющий, чем это полагалось бы при таких печальных обстоятельствах. И он шёл за гробом, который несли рабочие верфи, а за ним растянулась процессия. Почти весь город принимал в ней участие.

А там, у колодца, стояли несколько женщин и, запрятав руки под свои передники, наблюдали процессию, переговариваясь друг с другом. Генриксен, конечно, хорошо угостит всех! Он не был скупым и его рабочим хорошо живётся. А теперь все люди из города могут сесть за длинные столы, поставленные у него в саду. Вообще, такие похороны не были обыденным явлением. Весь город участвовал в процессии и за гробом шли четыре консула. Даже шведский бриг, стоявший у пристани и выгружавший для Ольсена мучные товары, тоже спустил на половину мачты флаг в знак траура.

На этом бриге находился один больной и поэтому было послано за доктором, который в это время был на кладбище. Он сказал посланному, что придёт тотчас же после похорон, и, действительно, не теряя ни минуты, поспешил на пристань. Увидав издали, что бриг стоит со спущенным на половину мачты флагом, в знак траура, доктор подумал: уж не умер ли больной матрос? Смерть жены Генриксена, его пациентки, сделала его боязливым.

Бриг казался точно вымершим. Ни одного человека не было видно на палубе. Доктор спустился в матросское помещение и там увидал человека, лежащего на койке.

— Я доктор, — сказал он ему. — Могу я пощупать у вас пульс?

Матрос, швед, протянул ему руку.

— Покажите мне язык!

Швед широко раскрыл рот и высунул язык.

— Вы можете есть?

— О, да! Конечно! — ответил швед.

— Вы спите по ночам?

— О, да!

Доктор выслушал и выстукал ему грудь со всех сторон.

— Вы сильно потеете, — сказал он. — А как действует у вас желудок?

— Не совсем хорошо. Вчера у меня был запор, но теперь уже лучше. Это пройдёт.

— Да, но вы не должны запускать этого.

— Как так?

— Вы должны следить за отправлениями желудка. Сейчас я пропишу вам лекарство, за которым вы пошлёте в аптеку.

— Зачем? — спросил удивлённый швед.

— Как зачем? — Доктор взглянул на него с недоумением.

Проклятый швед! Смеётся он что ли над ним?

Матрос объяснил ему, наконец, в немногих словах, что он совсем здоров. Болен один из его товарищей.

— Что такое? А где же больной? — спросил доктор.

— Видите ли, и он-то не по-настоящему болен. Он порезался о разбитую бутылку и так как сильно шла кровь, а доктор не приходил, то он сам сделал себе перевязку,

Доктор был недоволен. Это можно было сразу заметить. Он резко сказал:

— А где же больной спрашиваю я! Где тот человек, который порезался?

Где? Он пошёл к доктору на дом и, вероятно, сидит у него и ждёт.

Доктор не мог удержаться, чтобы не спросить матроса сердитым тоном:

— А зачем же, чёрт возьми, вы дали себя исследовать?

Но швед дал на это правдоподобный ответ. Он произнёс слово «карантин» и сказал, что он думал: это исследование касается вообще только санитарного состояния на судне.

Однако, доктор всё-таки рассердился. Он ведь не мальчишка, а почтенный человек! Он не может допустить подобных шуток над собой!

Если б доктор сам посмеялся над этим недоразумением, то ничего бы не произошло. Но он обозлился и наговорил резкостей шведу. Тот сначала довольно неуважительно расхохотался, отвечая ему, а потом вдруг поднялся на своей койке. Тогда доктор поспешил уйти.

Разумеется, в маленьком городке все скоро узнали об этом забавном приключении с доктором, и тот, кто имел против него что-нибудь, не упускал случая посмеяться над ним. Консул Ионсен, например, первый раз, в течение уже многих дней, расхохотался самым искренним образом.

— Каков этот доктор? — говорил консул адвокату Фредериксену. — Ему же не надо было расспрашивать больного. Как врач, он должен был, с первого же взгляда, увидеть сам, в чём дело. Он просто дурак! Он нашёл, должно быть, что у этого шведа тоже родильная горячка?

— Да. Может быть, это так и было! — засмеялся адвокат.

— Ха-ха-ха! Это чудесно! — сказал консул и пригласил адвоката войти, выпить с ним стаканчик за хороший исход выборов.

Под хорошим исходом каждый из них подразумевал нечто другое. Консул Ионсен не был фанатиком и не был политиком. Он был только опорой общества. Он мог быть выбран в стортинг уже много лет тому назад без всяких затруднений. Но он сам не захотел. Он был и так слишком занят и притом он, и без этого, занимал высокое положение в обществе. Постепенно, однако, ветер подул в другую сторону и вряд ли он получил бы теперь столько голосов, сколько ему было нужно. Адвокат Фредериксен очень старательно агитировал в свою пользу. В сущности это было безразлично для консула. Пусть будет выбран Фредериксен, хотя он и не принадлежит к числу его друзей. Во всяком случае, не мешает угостить этого выскочку вином и потому он пригласил его войти. Ведь ему может придти в голову раздуть историю с матросами на пароходе «Фиа», и превратить её в крупное дело. Нет, уже лучше быть с ним любезнее! Ведь он, Ионсен, останется консулом вдвойне, каким был раньше, будет ли он избран в стортинг или нет.