Большая часть меньшевиков и с.-р., членов рабочей секции, покинула собрание в знак протеста против этой резолюции, указывая, что вопрос об отношении советской демократии к кризису поставлен в порядок дня общего собрания ЦИК С. Р., С. и Кр. Д., которое в этот же вечер вынесет решение по этому вопросу, и что рабочая секция Петроградского Совета не имеет права предпринимать кампанию с призывом к солдатам и рабочим выйти на улицу, не дождавшись решения центральных органов советской демократии по вопросу о кризисе.

Большевики, впервые проведшие свою резолюцию на собрании рабочей секции Совета, говорили и писали по этому поводу, что они «завоевали рабочую секцию». Но этот успех, как и следовало ожидать, оказался совершенно эфемерным, ибо несколькими часами позже, когда вооруженные толпы большевизированных солдат и рабочих, выведенных на улицу, открыли беспорядочную стрельбу на улицах и пролилась первая кровь, те самые члены рабочей секции, которые голосовали за большевистскую резолюцию, стали обращаться к представителям Центрального Исполнительного Комитета с жалобами на вероломство большевиков и с настойчивыми советами принять решительные меры против происходящих бесчинств.

Начавшиеся вечером 3 июля демонстрации вооруженных солдат и рабочих, вышедших на улицу со знаменами 18 июня – «Долой 10 министров-капиталистов», «Вся власть Советам», продолжались до 3 часов ночи. Основную массу демонстрировавших солдат составляли пулеметчики, к которым присоединились некоторые части Московского, Гренадерского и Павловского полков. Ядром рабочих-манифестантов являлись путиловцы в сопровождении красногвардейцев, а также рабочих групп с Промета, Вулкана и некоторых других заводов Выборгской и Петроградской стороны.

Количество демонстрантов исчислялось не «сотнями тысяч», как утверждали впоследствии большевики, а десятками тысяч. Но и этого было достаточно, чтобы наэлектризовать атмосферу столицы и держать в тревоге население, высыпавшее на улицу. Тревога вызывалась не опасением установления большевистской диктатуры, которая в то время не имела еще никаких шансов удержаться, а непосредственной угрозой кровопролития, грабежей и анархии, которые были неминуемы при наличии на улицах распущенных толп солдат и красногвардейцев, чувствовавших резко враждебное отношение к ним большинства населения.

С самого начала демонстраций на улицах началась стрельба, в результате которой были убитые и раненые. Кто был инициатором этой стрельбы? Провокаторы, затесавшиеся в ряды демонстрантов? Анархисты? Черносотенцы, стрелявшие в демонстрантов из-за угла? Или же наиболее фанатически настроенные большевистские демонстранты, горевшие желанием «пострелять в буржуев»? Если перечитать мемуарную литературу, относящуюся к июльским дням, станет ясно, что все эти факты, а также случаи простой панической стрельбы одних групп демонстрантов по другим были налицо. Подвойский, назначенный большевистским ЦК главным начальником военных демонстрантов в июльские дни, утверждает, что из всех войсковых частей только пулеметчики пускали в ход оружие. В своем докладе об июльских днях на заседании Петроградской общегородской конференции большевиков 16 июля 1917 г. Подвойский сказал:

«Несмотря на провокационные выстрелы, войска, за исключением 1-го пулеметного, не употребляли оружия. Наибольшее хладнокровие проявил Гренадерский полк, и как раз те его роты, которые организационно были всего ближе к нам. Когда пулеметчики, поддавшись провокации, открыли огонь, гренадеры заявили им, что будут в них стрелять, если те не прекратят пальбы, для чего и залегли по сторонам. У пулеметчиков, по-видимому, вообще было настроение пострелять» (Вторая и третья Петроградские общегородские конференции большевиков в июле и октябре 1917 г. М., 1927. С. 58).

Утверждение Подвойского, будто единственной войсковой частью, прибегавшей к стрельбе, был пулеметный полк, неверно. Наши товарищи, часами остававшиеся на улице, чтобы наблюдать за демонстрантами, отмечали случаи конфликтов и перепалок среди вышедших на улицу частей, из которых одни призывали других к порядку, сопровождая эти призывы предупредительными выстрелами.

В этот вечер происходило заседание правительства в министерстве внутренних дел, и мне пришлось, чтобы участвовать в этом заседании и затем вернуться в Таврический дворец, два раза проезжать по улицам, по которым шествовали группы демонстрантов. Перебранок между группами мне не случилось наблюдать. То, что поражало, это общее сумрачное настроение манифестантов. Бросались в глаза сосредоточенные, озлобленные лица. Я выехал из Таврического дворца в одном автомобиле с Черновым, который делился со мной впечатлениями. «Посмотрите на эти подавленные лица, – сказал он, – разве с таким настроением делают революцию? Это же вид не людей, вышедших для создания нового строя, а людей, участвующих в похоронной процессии». Нам пришлось завернуть в небольшую улицу, и здесь мы наткнулись на сцену разоружения одного из повстанческих автомобилей. Манифестантов в этот момент на улице не было, была лишь случайно собравшаяся толпа любопытных. Оказалось, что повстанческий автомобиль, наткнувшись на эту толпу, остановился. Несколько человек из толпы, видя растерянные и испуганные лица сидевших в автомобиле солдат, подошли к ним и стали отбирать у них винтовки. Те покорно отдавали оружие и уходили. «Черт их знает, кто они такие, – сказал один из разоружавших, – отвезем автомобиль и ружья в Таврический, там разберутся».

Повстанческие автомобили и грузовики, наполненные вооруженными солдатами и рабочими, были одной из характерных черт июльского восстания большевиков. Они появились на улицах Петрограда приблизительно с 6 часов вечера, еще до начала массовых большевистских манифестаций, и носились по улицам во все. увеличивавшемся количестве, открывая время от времени беспорядочную стрельбу.

Организация таких партизанских выступлений обнаруживала стремление копировать акты Февральской революции, особенно запечатлевшиеся в памяти всех участников февральского переворота. В дни Февральской революции появление автомобилей и грузовиков, наполненных солдатами и рабочими, встречалось населением восторженными криками ура, и эти отряды, окруженные общим сочувствием, разоружали и арестовывали полицейских, окружали по указаниям толпы дома, на крышах которых по распоряжению Протопопова были расставлены пулеметы для стрельбы по демонстрантам, и уничтожали гнезда сопротивления старой власти. Руководители большевистского выступления, вздумавшие копировать эти акты Февральской революции, не учли той огромной разницы, которая существовала между июльской авантюрой большевиков и февральским восстанием. В феврале солдаты, боровшиеся за свержение царского режима, чувствовали себя выразителями общенациональной воли, и это чувство укреплялось в них всем поведением населения столицы. Теперь же, в июле, большевизированные солдаты и рабочие, вышедшие с оружием в руках для уничтожения завоеванного народом свободного строя, действовали в атмосфере отчужденности и враждебности огромного большинства этого населения.