Не обращая внимания на ожоги, Петька вскочил и сантиметров на пятьдесят вырос при этом над Никитой.

— Нашел! Или как кричат? — Петька подпрыгнул, опять на минуту забывая о выдержке. — Ну, эти — древние?

— Эврика, — подсказал Никита.

— Вот-вот! Эврика, понял? Жернова! Тут ветряк был, понял? — Никита понял. Оглянулся.

Двух совпадений не могло быть. Чтобы порог в русле через тысячу пятьсот саженей от Туры и ветряк в четырехстах саженях от порога…

Лишь триста саженей (или триста, помноженные на два метра десять сантиметров, — шестьсот тридцать метров, или шестьсот тридцать шагов) отделяли их от заветной цели… Шаги эти вели назад, в лес. Но близость жилья, в нескольких километрах за рощей, как-то уменьшала веру в успех… Будто ценности должны храниться в самой что ни на есть глухомани, за сотни километров от людей…

— Давай компас… — негромко проговорил Никита.

Пусть уж лучше существуют неразгаданные тайны, чем — никаких. Теперь, когда столько сделано уже, боязно было убедиться, что тайна вовсе не существует.

— Надо параллельно реке, — сказал Никита.

— Знаю… — сердито огрызнулся Петька, сосредоточенно выравнивая компас. Сначала он пытался успокоить стрелку прямо на руке, но Петькино волнение сказывалось на магнитном притяжении земли. Пришлось взять компас в ладони. Обе руки тоже оказались ненадежной опорой. В сердцах раздвинув бурьян, Петька положил компас на землю, долго примеривался, вытягивая руку параллельно бывшей Мусейке, наконец объявил:

— Пятьдесят четыре с половиной градуса… от севера. — И тут же придумал, как им двигаться, чтобы не уклоняться в сторону: — Жми вон к тому подсолнуху! — показал он на детище случайно занесенного в поле семечка, метрах в шестидесяти от себя. — Так!.. Стать чуть правее!.. Левее чуть! Стоп!.. — командовал он, глядя то на Никиту, то на компас у себя под ногами.

Промерил шаги от жернова, сдвинул Никиту с места, компас установил точно там, где только что находились Никитины каблуки, опять прицелился.

— Пятьдесят четыре с половиной градуса… Береза! Вон, видишь, кособокая такая, вроде Настюшки, помнишь, к Евсеичу приезжала…

— Помню, — сказал Никита, проверяя Петькин прицел.

До березы от жернова было сто пять шагов.

Путешественники ошиблись. Деревня осталась где-то в стороне. Им пришлось опять углубиться в такую глушь, что жилье, если не знать о его существовании, могло бы показаться далеким-далеким, где-нибудь за тридевять земель, за семью реками, за семью морями…

Направление в пятьдесят четыре с половиной градуса на северо-восток привело их в глубокую балку, густо поросшую, разнолесьем на склонах, а по дну — сырую, сумеречную, с запахом прели, с гнилой листвой и валежником под ногами..

Солнце даже в зените не проглядывало сюда.

Петька сделал пятьсот семидесятый шаг.

Где-то над головами у них кружили два ворона и, противно каркая, оглушали своим хриплым криком застоялую тишину тайги. Петька выругался. Запустил в пространство еловой шишкой. Петька не любил ворон. Всякие птицы есть на земле. Есть и противные. Так вот эти из противных самые противные — вороны.

— На нашу голову каркают… — сказал Петька.

Пятьсот девяностый шаг стал шагом в невезение.

Балка неожиданно круто ушла влево. Никита, выдерживая направление, вскарабкался вверх по склону и остановился.

Петька тоже вскарабкался и тоже остановился.

Вкопанный в землю почти у самого спуска в балку стоял камень с надписью: «Здесь покоится прах рабы божьей Ольги Ухтомской. 1901–1919».

Надпись Никита прочитал автоматически.

Взгляды обоих утонули в глубокой яме, которая начиналась сразу за камнем. Яма давно поросла мхом, А дно ее покрывала слежавшаяся, прелая хвоя. Эта яма, несомненно, и была той целью, к которой они стремились… Петька сбежал на дно, со злостью пнул какую-то гнилушку, — это все, что неизвестный соперник оставил им от былых сокровищ.

«Здесь покоится прах рабы божьей…»

Никита в яму не спустился. Петька задрал голову в поисках злосчастных воронов. Но вороны притихли, будто испугались того, что натворили.

— Все? — спросил Петька.

— С одной стороны, мы нашли эту яму, а с другой стороны — где же клад? — спросил Никита.

Обшарили метров на двести вокруг каждый куст, каждое дерево, каждый муравейник, но ничего примечательного больше не обнаружили.

По прямой, перпендикулярной Мусейке, прошли далеко к руслу, но тайга скрыла от них свои сокровища. С удивлением обнаружили теперь, что цифры первого чертежа (1200, 400), внешне соответствующие второму чертежу, на самом деле не совпадали по конечной своей точке, так как вблизи тысячи пятисот саженей от устья Мусейка делала крутой поворот, и если двигаться согласно первому чертежу — перпендикулярно Мусейке в тысяче двухстах саженях от русла, никогда не найти бывшей могилы Ольги Ухтомской и ничего другого, как убедились путешественники.