Висенте эта идея явно не понравилась, но он не стал противоречить.

– Что, если сюда заглянет патруль? – вместо этого спросил он. – Они будут разыскивать по городу своих, верно?

– Вы умеете квакать по-лягушачьи?

– Немного.

– Тогда скажете, что вы – итальянец, голландец – в общем, как вам будет угодно – и пообещаете, что мы обязательно вернёмся в свою часть. И вы даже не соврёте, потому что именно это мы и собираемся сделать. Если получится.

Они вскипятили чай, поделили на завтрак сухари, солёную говядину и сыр. Потом Шарп и Висенте сторожили, а Харпер помог женщинам устроить постирушку. Одежду пришлось прокипятить, чтобы избавиться от канализационной вони. Когда к вечеру всё высохло, Шарп с помощью раскалённой кочерги выжег в швах вшей. Харпер сорвал в спальне занавески, выстирал их, порвал на полосы и настоял на том, чтобы перебинтовать Шарпу его рёбра, которые всё ещё очень ныли.

Увидев на его спине шрамы, Сара спросила:

– Это от чего?

– Меня пороли, – объяснил Шарп.

– За что?

– За то, что я не делал.

– Наверное, было больно.

– Жить вообще больно, – сказал Шарп. – Бинтуйте туже, Пат.

Рёбра всё ещё болели, но, видно, заживали, потому что теперь он уже мог сделать глубокий вдох, не содрогаясь от рези. В Коимбре сегодня было гораздо тише. Столб дыма, гораздо более жидкий, чем вчера, всё ещё поднимался в небо от сгоревшего склада. Шарп считал, что французам удалось спасти из пламени кое-что из продовольствия, но, чтобы избежать искусственно устроенного лордом Веллингтоном голода, это было явно недостаточно. В полдень Шарп осторожно пробрался по извилистому переулку и, как и ожидал, увидел, что французские патрули выгоняют своих солдат из домов. Они с Харпером рассыпали в переулке разный садовый мусор, чтобы патрульные решили, что не стоит туда заглядывать. Уловка, должно быть, сработала, потому что никто в переулок не сунулся. В сумерках на соседней улице загремели копыта и окованные железом колёса. Шарп перебрался через наваленный в переулке мусор и увидел, что там встали две артиллерийские батареи под охраной нескольких часовых. Один оказался бдительнее остальных: заметил у входа в переулок тень Шарпа и потребовал пароль. Шарп присел. Часовой ещё раз окликнул его и, не получив ответа, выстрелил в темноту. Пуля срикошетила от стены над головой. Шарп потихоньку отполз назад.

– Un chien, – крикнул другой часовой.

Первый несколько мгновений всматривался в тёмные извивы переулка и, не заметив ничего подозрительного, согласился, что это, должно быть, и впрямь собака.

Шарп стоял на посту вторую половину ночи. Сара осталась с ним. Сидя в кресле, она глядела в залитый лунным светом сад и рассказывала о том, как росла, как потеряла родителей.

– Для своего дяди я стала неприятным сюрпризом, – печально заметила она.

– И он постарался от вас избавиться?

– Так быстро, как только мог, – Сара повернулась к нему и провела пальцем по кожаной зигзагообразной нашивке на кавалерийских штанах Шарпа. – Британцы останутся в Лиссабоне?

– Потребуется гораздо больше, чем эта армия, чтобы заставить нас уйти, – презрительно заявил Шарп. – Разумеется, мы остаёмся.

– Если бы у меня было сто фунтов, я купила бы в Лиссабоне маленький дом и преподавала английский язык, – задумчиво произнесла она. – Я люблю детей.

– Я – нет.

– Конечно же, да! – Сара слегка шлёпнула его.

– Вы не собираетесь возвращаться в Англию? – спросил Шарп.

– А что мне там делать? Никто там не захочет учить португальский язык, зато многие португальцы желают, чтобы их дети учили английский. Кроме того в Англии – я обычная девушка без состояния, перспектив и будущего. Здесь я не такая, как все. Это интригует, и я могу извлечь отсюда некоторую выгоду.

– Меня вы точно заинтриговали, – сказал Шарп, за что получил ещё один шлепок.
– Вы могли бы остаться со мной, – добавил он.

– Стать женщиной солдата? – рассмеялась она.

– Это не так уж плохо, – ощетинился Шарп.

– Нет, конечно, – поспешно согласилась Сара.

Некоторое время она молчала, а потом вдруг заявила:

– Всего два дня назад я думала, что моя жизнь зависит от других людей. От моих работодателей. Теперь я думаю, что моя жизнь зависит только от меня. Вы научили меня этому. Но мне нужны деньги.

– Ну, да, легкий заработок, – беззаботно согласился Шарп.

– Но не в том смысле, как это обычно представляют, – сухо заметила Сара.

– Я имел ввиду – украсть.

– Вы были когда-то вором?

– Я всё ещё вор. Кто был вором – тот вором и останется, только теперь я краду у противника. Когда я наворую достаточно, чтобы мне хватило, я перестану и не дам никому украсть у меня то, что я наворовал.

– У вас очень простые представления о жизни.

– Вы рождаетесь, выживаете и умираете, – пожал плечами Шарп. – Что в этом трудного?

– Так живут животные, а мы ведь – больше, чем просто животные.

– Слышал я об этом, – сказал Шарп. – Однако когда начинается война, становятся нужны как раз такие, как я. По крайней мере, были нужны…

– Были? Почему «были»?

Он засомневался, стоит ли говорить, но потом пожал плечами:

– Мой полковник хочет избавиться от меня. У него есть шурин, некто по имени Слингсби, которому понадобилась моя должность. У этого типа, видите ли, есть манеры…

– Это очень полезная вещь - манеры.

– Когда наступают пятьдесят тысяч лягушатников, манеры не помогут. В такие моменты нужна кровожадность.

– И у вас она есть?

– Да целая бочка, любовь моя.

Сара улыбнулась: