Не выделяя себя из "артели", Чехов говорил Леонтьеву-Щеглову: "В наших талантах много фосфора, но нет железа. Мы, пожалуй, красивые птицы и поем хорошо, но мы не орлы" (т. 14, стр. 21). В этой образной характеристике творческой деятельности "артели" представляет интерес сопоставление "красивых птиц" и "орлов". Орлы - это мощные птицы, высоко летающие над просторами,- так творческая мысль больших писателей должна парить над просторами жизни, писатель должен ставить важные вопросы жизни. Только "орлам" в литературе посильны "серьезные вопросы", а в искусстве "только то прекрасно, что серьезно", - такими чеховскими словами можно выразить смысл образной оценки творчества "артели" в письме к Щеглову.

Беллетристы 80-х годов отличались друг от друга индивидуальными писательскими почерками и степенью литературной одаренности, но всех их объединяли в одну общую "артель" основные особенности мировоззрения и творческого метода. Беллетристы-восьмидесятники стояли на позициях буржуазного позитивизма, стремились только к регистрации фактов и явлений жизни без их философского осмысления. С этой позитивистской позицией связан их натуралистический метод изображения действительности.

Наиболее талантливые беллетристы "артели" в своих лучших произведениях сохраняли некоторые связи с предшествующей русской классической литературой, испытывали подчас благотворное влияние Чехова, их великого современника-реалиста, в то же время реалистические устремления "артели" деградируют, в творческой практике восьмидесятников утверждаются те особенности художественного метода, которые получили свое полное выражение в деятельности натуралистов конца XIX - начала XX веков. (Чирикова, Муйжеля, Тимковекого и др.), а Ясинский и Бибиков положили начало декадентской беллетристике XX века.

Беллетристы-восьмидесятники утратили основное качество реалистической литературы - искусство обобщения существенных сторон развивающейся жизни, они стали копировать жизнь так, как она есть, без попытки проникнуть в ее сущность. Писатели "артели" не создали ни одного художественно-типического образа, ни одного яркого положительного героя - их героем стал "не герой", "средний" человек, мещанин, обыватель.

Утратили беллетристы-восьмидесятники и другие свойства великой литературы критического реализма - показа

острых социальных противоречий, постановки больших философских вопросов. Правду искусства беллетристы-натуралисты видели в изображении повседневного, обыденного течения жизни. Натуралистическое бытописательство привело к измельчанию литературного искусства, а поверхностное, одностороннее изображение действительности обедняло представление о мире и о людях.

"Артели" восьмидесятников противостоял со своим демократическим миросозерцанием и реалистическим методом их великий современник Чехов.

Но мы не должны полностью зачеркнуть все литературное наследие беллетристов "артели". Нельзя забывать, что в творчестве лучших беллетристов - Щеглова, Бежецкого, Потапенко - имеются правдивые картины русской жизни 80-х годов, встречаются серьезные обличительные нотки, проявляются подчас демократические симпатии. Эти ценные стороны творческой деятельности беллетристов-восьмидесятников сыграли небольшую, но положительную роль в развитии русской литературы.

Чехов писал Суворину 3 апреля 1888 г.: "Из писателей последнего времени для меня имеют цену только Гаршин, Короленко, Щеглов и Маслов. Все это очень хорошие и не узкие люди" 1 Т. 14, стр. 70.'.

Чехов очень высоко ценил Гаршина как человека и писателя. Антон Павлович с сожалением говорил о том, что ему не удалось лично познакомиться с Гаршиным; только один раз пришлось говорить с Гаршиным, да и то мельком.

"Два раза был я у Гаршина и в оба раза не застал. Видал только одну лестницу", - писал Чехов Плещееву после смерти Гаршина. О лестнице и связанном с нею тяжелом переживании Чехов сообщил и Суворину: "Интересно, что за неделю до смерти он знал, что бросится в в пролет лестницы и готовился к этому концу. Невыносимая жизнь! А лестница ужасная. Я ее видел: темная, грязная..."

Когда писатели решили издать сборник, посвященный памяти Гаршина, и предложили Чехову принять участие, он охотно согласился. В письме к Плещееву он объяснил, почему считает необходимым выступить в сборнике: "Во-первых, таких людей, как покойный Гаршин, я люблю всей душой и считаю своим долгом публично расписываться в симпатии к ним; во-вторых, .Гаршин в последние дни своей жизни много занимался моей особой, чего я забыть не могу; в-третьих, отказаться от участия в сборнике значит поступить не по-товарищески, сиречь по-свински"(Т. 14, стр. 168).

Чехов, говоря здесь с чувством большой признательности о доброжелательном отношении к нему Гаршина, имел в виду не только приятные эмоции автора, которого похвалил сведущий и проницательный читатель. Слова Чехова говорят о большем. Они намекают на ту борьбу Гаршина за правильное понимание Чехова-писателя, которую пришлось вести Всеволоду Михайловичу с многими современниками даже из культурных слоев общества. Об этом очень хорошо рассказал И. Е. Репин в своих воспоминаниях о Гаршине: "... у какого-то художника мы частенько встречались! со Всеволодом Михайловичем. Там он читал нам вслух только что появившуюся тогда, я сказал бы, "сюиту" Чехова "Степь". Чехов был еще совсем неизвестное, новое явление в литературе. Большинство слушателей - и я в том числе - нападали на Чехова и на его новую тогда манеру писать "бессюжетные" и "бессодержательные" веши... Тогда еще тургеневскими канонами жили наши литераторы.