Полли продолжала стоять в проходе. А что еще она могла сделать? Джек прошел мимо нее в комнату. Она вошла за ним, закрыла дверь и положила на ночной столик пульт дистанционного управления. И вот они снова вместе. Одни.

Они стояли и смотрели друг на друга, и ни один из них толком не знал, что следует дальше делать или говорить. И вдруг Полли обнаружила себя в объятиях Джека. Она понятия не имела о том, как это случилось: то ли она сама перелетела к нему через всю комнату, то ли он ухитрился захватить ее по пути, то ли они оба соединились друг с другом в полете самым естественным, бессознательным образом, просто повинуясь внезапному порыву. Но факт остается фактом: это произошло. В это мгновение, когда они держали друг друга в объятиях, в сердце Полли вспыхнула крошечная искра, которая долгие годы была погребена под грудой мертвой золы, а на самом деле оставалась живой и неугасимой. Это была искра того могучего, свирепого огня, который когда-то пылал в их жизни.

– О боже! – пронзительно вскрикнула Полли.

– О боже! Иисус сладчайший!

Странно, что многие люди открывают в себе религиозные чувства только во время оргазма. Как правило, Полли никогда не беспокоила Бога своими проблемами и, по сути дела, была агностиком, а может быть, даже атеистом, особенно когда чувствовала себя храброй и уверенной в себе. Однако в муках плотского наслаждения она, казалось, заставляла сами небеса трепетать в унисон ее порывам высокого благочестия и божественного восторга. По сути дела, с того самого дня, лишь несколько недель назад, как Полли познала радости секса, Всемогущий Бог вряд ли имел хоть минуту покоя.

– О! О! Да… да… вот оно! Вот оно! О боже мой, еще, еще, пожалуйста, сильнее, еще, сильнее… О да… О пожалуйста… Пожалуйста… Да, да, да, да!

А потом этот порыв, разумеется, кончался. Захватывающий целиком оргазм, разожженный любовью и страстью и всей неизбывной радостью юности, неминуемо подходил к концу. Комната очень медленно возвращалась в свое нормальное состояние, лампа на потолке переставала вращаться на шнуре, чайные чашки на тумбочке переставали звенеть и подпрыгивать, а штукатурка заново приклеивалась к стенам и оставалась там висеть столь же безнадежно и уныло, как в первые минуты их встречи. Джек скатывался с дрожащего тела Полли и тянулся за своими сигаретами.

– Так, значит, ты кончила?

Джек вообще любил даже в подобных ситуациях отпускать свои шуточки. Он был старше, опытнее. К тому же он был самоуверен и остроумен и вел себя, как положено стопроцентному американцу, то есть умел быть сексуально циничным и мог зажечь зажигалку «Зиппо» одной рукой.

– Ужасно глупо, – продолжал он. – Теперь, насколько я полагаю, в этой стране не осталось ни одного заветного уголка, где бы все уже не были в курсе, что ты кончила. Во всяком случае, в этом отеле об этом теперь не знают разве что глухие или мертвецы.

– Прошу прощения. Я что, слишком шумела?

– По моим понятиям, нет, я ко всякому привык. Я вообще использую во время секса беруши.

Полли засмеялась, но на самом деле была очень смущена. Большинство людей чувствуют легкую робость и незащищенность, когда узнают о своих криках во время занятий сексом, а тем более это относится к людям, которым только семнадцать лет.

Джек зажег две сигареты и протянул одну Полли.

– Не беспокойся, я позвоню в регистратуру и скажу, что ты христианская фундаменталистка, которая ищет просветления и постоянно просит об этом Бога, причем громко и настойчиво.

Полли почувствовала, что Джек в своих шутках несколько сбился с курса. Конечно, она, может быть, очень молода, но все равно это не значит, что на нее можно вешать всякую ерунду.

– Знаешь, я просто доставляю себе удовольствие. А чтобы это делать, мне нужно самовыражаться. Люди вообще должны как можно больше самовыражаться, а то они слишком закомплексованы. Если люди будут лучше знать свои истинные чувства и периодически их проявлять, то в мире станет гораздо меньше злобы и насилия.

– О'кей, о'кей. Прекрасно. Я рад, что являюсь частью твоей личной программы самосовершенствования. Я-то думал, что мы просто занимаемся сексом, а мы, оказывается, вносим свой вклад в борьбу за мир.

Несколько минут Полли и Джек курили в молчании. По правде сказать, Полли даже не сердилась на Джека. Она очень любила с ним повоевать. Она вообще любила все, что было связано с Джеком, за исключением его татуировки «Смерть или Слава». За свою короткую жизнь она никогда не испытывала таких сильных эмоций, такой страсти. Каждый атом ее тела трепетал в такт этой страсти, отзывался на нее. Она была влюблена до кончиков пальцев, до кончиков волос на голове, до мозга костей. Ей досталась такая мучительная любовь, опасная и неправильная! Незаконная любовь. Запретный плод.

Полли вытянулась под одеялом и услышала хруст чистых и накрахмаленных гостиничных простыней. Какая роскошь. В своей жизни Полли слишком редко испытывала подобные экзотические удовольствия вроде чистых простыней, свежих полотенец и дорогого мыла. А туалет! Собственный, персональный туалет! С дверью! Только человек, который в своей жизни ничего подобного не имеет, может понять всю прелесть персонального туалета. Полли просиживала в нем по полчаса и читала там гостиничные брошюры от корки до корки, не пропуская ни малейшей информации, – даже о прогулках на мини-экипажах и путешествиях в знаменитую английскую страну озер. Джек временами чувствовал (и выражал свои чувства вслух), что Полли спит с ним только ради того, чтобы иметь доступ в персональный туалет.