Шрифт:
Но к полудню немцы, очухавшись, подтянули артиллерию, поднакопили силы и предприняли контратаку.
Ровные цепи автоматчиков издали напоминали ряды гвоздей со шляпками, которые невидимая рука все ближе и ближе вбивала перед нашими боевыми порядками. Подобное я видел только в кино. Этаким «психическим» манером шли каппелевцы в картине «Чапаев» — не хватало только аксельбантов да мундштуков в зубах.
Гвардейцы подпустили атакующих вплотную и скосили первые ряды.
Перешагнув через убитых, новая цепь продолжала двигаться вперед. Немцы гортанно орали, свистели, улюлюкали, видно, перед боем надрались шнапса.
Из укрытий вырвались «тридцатьчетверки», начали набирать ход.
Я следил за бортовым номером старшего лейтенанта Иванова. Его танк смерчем носился по черному задымленному полю, круша все на своем пути. В какой-то момент машина остановилась и несколько гитлеровцев взобрались на нее, словно муравьи на буханку. Стали колотить прикладами по броне. Иванов включил электромотор поворота башни, она развернулась вокруг своей оси, столкнула тех, кто попался на пути ствола пушки. И пошел давить...
Уцелевшие немцы, описывая невероятные зигзаги, бросились в разные стороны.
Накатывалась очередная серо-зеленая волна. У пушкарей и минометчиков иссяк боезапас. Тогда командир минометной батареи капитан Анташкевич собрал уцелевших людей, среди которых было и несколько пехотинцев, с гранатами кинулся на противника. Комбат из этого боя не вышел... Он так и не увидел своих родных, невесту, которые остались в оккупированной Белоруссии. Вместе с ним погиб и лейтенант Турченко.
Меня перевели в разведроту командиром взвода бронетранспортеров. Жалко было расставаться с батальоном, с Субботиным, Монстаковым, Соколовым, Еремеевым, Бурлаченко, Рожковым, Вашковец, в общем, со всеми теми, к кому прикипел душой, с кем делил и радости фронтового бытия, и постоянные их спутники — тревоги.
Сразу же всеми правдами и неправдами перетянул во взвод бывших подчиненных, тщательно отобрал надежных парней из пополнения. Костяк взвода составили «старики», на которых можно было положиться, как на себя,— Алешин, Аверьянов, Багаев, Ситников, Шуваев, Орлов, Романенко, Брусков, Ермолаев, Сазонов. Среди молодых особенно приглянулись два жгучих брюнета-кавказца Джугашвили и Паргалава.
Большинство молодых бойцов, прибывших во взвод, о разведке имело весьма смутное представление. Приходилось, как говорилось у нас, обучать их прямо на «колесах». Теорию они хватали на лету, и это радовало. Вопросами одолевали, среди которых чаще всего попадался такой: «А все-таки, страшновато в разведке?» Тогда я рассказывал им притчу, услышанную от Гриши Захарова. Один человек, до мозга костей сухопутный, спросил бывалого моряка: «Где, братишка, умер твой дед?». Тот ответил: «Утонул в море».— «А отец?» — «Тоже утонул».— «Как же тебе не страшно отправляться каждый раз в море?» Тогда моряк, в свою очередь, спросил собеседника: «А где умерли твои отец и дед?» — «Как, где? В постели».— «Понятно! Тогда как же тебе не страшно каждую ночь ложиться в постель?..»
Поняв смысл рассказанного, мои хлопцы повеселели. Я не сомневался в том, что большинство из них станет настоящими разведчиками — зоркими, терпеливыми, смелыми...
В связи с тем, что мы получили бронетранспортеры американского производства «скауткар», заместитель командира бригады по техчасти Петр Тихонович Тацкий и зампотех танкового полка Владимир Дмитриевич Серов помогали их осваивать. Машина эта по сравнению с бронеавтомобилем БА-64 имела неоспоримые преимущества: приличная лобовая броня, два пулемета, один крупнокалиберный на турельной установке, лебедка, радиостанция (к сожалению, маломощная). Важно было и то, что «скауткар» внешне походил на немецкие бронетранспортеры.
...Для меня, привыкшего к частым ночным вызовам, этот не стал неожиданностью.
В мазанке, где разместился штаб бригады, полковник Барладян при свете оплывших стеариновых свеч (трофейных, естественно) наносил данные на карту, кому-то выговаривал в телефонную трубку. Тут же находились капитан Ермаков и командир разведроты старший лейтенант Умрихин, которого, как и меня, перевели от Субботина в бригадную разведку.
В неверном свете свечей фигура комбрига выглядела еще крупней, черты лица выпуклей, резче.
— Вот что, Александр. Как сквозь землю провалились конники четвертого кавкорпуса. Рейдовали по тылам, наделали у немцев шороху, а теперь — никакой связи. Генерал Свиридов приказал искать. Сказал, что будет бодрствовать до тех пор, пока не найдем кавалеристов Кириченко. — Барладян выразительно взглянул на меня. — Теперь помозгуем у карты. Предположительно, они действовали вот здесь...— Острие карандаша поползло по нитям проселочных дорог, «форсировало» пересохшие русла речушек, огибало населенные пункты в кольцах зеленых кудряшек...
— О готовности доложить в четыре ноль-ноль, — комбриг щелкнул крышкой массивного брегета.
В любом деле я не любил спешки и сейчас остался верен своему правилу: дорога — не близкий свет, все надо продумать до малейших деталей, взвесить, оценить, рассчитать.
Подняв людей, коротко объяснил им задачу, проверил «скауткар», вооружение, наличие горючего, боеприпасов, радиостанцию... Теперь можно и в дорогу.
В черном небе дотлевали россыпи звезд.
В детстве я особенно любил такие августовские ночи. На дворе под старой грушей забирался под тулуп и долго-долго смотрел на хоровод светил — бескрайнее поле, засеянное золотинками пшеницы. Вот одна звездочка вспыхнула и бросилась в темную бездну, оставив яркий след. Мать говорила: чья-то душа отлетела в вечность. Знала бы она, сколько мне придется увидеть этих душ на войне: изрешеченных пулями и осколками, разорванных фугасами, исколотых штыками...