Когда глаза привыкли к темноте и на стене выделился синий прямоугольник окна, Кинг шевельнулся, сбросив оцепенение. Было так тихо, что его пугал звук собственных шагов. Стараясь производить как можно меньше шума, словно кто-то мог следить за ним, Кинг подтащил свое кресло к окну. Из сада тянуло свежей сыростью, запахом увядшей травы. Робко просверчал ночной кузнечик, ему ответил другой. Потом перед окном пролетел светлячок, вспыхивая и пропадая, как мерцающий в небе спутник.

Кингу показалось, что он плавно поднялся в пространство вместе с креслом и повис на огромной высоте, отделившись от Земли и ее атмосферы. Закрыв глаза, он без труда представил, как медленно вращается под ним огромная планета с континентами и морями. Белое пятно Антарктиды с яркой искоркой на краю… Там командный пункт эксперимента. Уже начался отсчет времени, и люди, вдохновленные близостью свершения, самозабвенно готовят свою погибель.

На затемненной стороне планеты ночь, и люди ложатся в постели, чтобы исполнить главный завет Природы, а там, где в лучах солнца сияют облака, — день, и, почувствовав голод, люди идут работать, чтобы добыть славу, хлеб и жилище. По всей земле цветут деревья, колосятся нивы, идут дожди…

Под Кингом вращался земной шар в голубой и зеленой дымке. Лишь один он во всей Вселенной знал, что через час в этой точке безграничного пространства вспыхнет новая звезда.

Но он был не над планетой, а на ней, и сознание, что он разделит гибель вместе со всеми, давало ему силы спокойно размышлять о великом решении, которое принял он. Вот для чего он появился на свет, к чему шел долгие годы сквозь туман сомнений, поисков и отчаяния, он, Томас Кинг, гений или чудовище, этого теперь не узнает никто!

Если б была возможность, он обратился бы ко всем людям, которых презирал и сторонился, которых всегда любил.

— Люди! — сказал бы он. — Я подписал вам приговор. Ибо жить так, как живем мы, человек не должен. Верьте мне: никто из вас не услышит грохота, не почувствует боли. В доли секунды, не успев взмахнуть ресницами, все мы обратимся в звездную пыль, из которой возникли когда-то, из которой появимся вновь где-нибудь в другом месте Вселенной, в другом, лучшем и подлинно человеческом мире. И я верю: так будет!

Капля упала ему на руку. Он поднес ладонь к губам и ощутил вкус солоноватой влаги.

— Да, я верю, — повторил он, — так будет!

В дверь постучали. Он давно ждал этого.

— У меня сломался телевизор, мисс Гримбл, — крикнул он.

— Тогда спуститесь ко мне, — донеслось из-за двери. — Рони ждет вас.

Кинг почувствовал, как по щеке скатывается еще одна капля, оставляя на коже холодящую дорожку. Горло сжал спазм.

— Передайте Рони мой привет, — с трудом выговорил он. — Скажите, я всегда любил его… Как любил всех вас, всех людей на Земле. И всем вам я желаю спокойного сна.

— Значит, вы ложитесь спать и не хотите узнать, чем кончится эксперимент Рони? — спросила мисс Гримбл.

— Я знаю, чем он закончится, — ответил Кинг. — Спите спокойно и вы, мисс Гримбл.

Шаги старушки отдалились от двери и затихли.

«Она повернулась и пошла, в последний раз пробормотав «Упрямый старик!» — подумал Кинг с доброй усмешкой.

Он уже успокоился, но ожидание все же тяготило его, тем более, что со всей аппаратурой он отключил и хронометр, и теперь не знал, сколько осталось до взрыва.

Над садом возник луч портативного прожектора и уперся в вяз. Журналисты стойко несли вахту за оградой. Можно было представить, какое недоумение вызвал у них погасший в окне Кинга свет. Очередное чудачество упрямого старика, наверное, решили они. Он настолько уверен в себе, что даже выключил телевизор и не хочет смотреть, чем закончится эксперимент в Антарктиде.

Кинг встал, нашел на полу провод и на ощупь вставил вилку в гнездо. Вспыхнул яркий свет, в телевизоре послышалось тонкое жужжание — начал прогреваться кинескоп.

Хронометр показал, что до взрыва осталось около часа, но Кинг оценил, что просидел в темноте час и еще минут сорок пять, а хронометр бездействовал, значит, до взрыва осталось минут десять — пятнадцать. Теперь можно было не опасаться, что его побеспокоят. Разговор с Антарктидой снят. Рони на командном пункте замер над красной кнопкой под прозрачным кожухом, который снимут за минуту до взрыва. Потом начнется отсчет секунд, на шестидесятой единице Рони нажмет кнопку и тогда…

Именно для того, чтобы увидеть, что произойдет тогда, и включил Кинг свой телевизор. Уже подведен баланс всей его жизни и уплачено по всем счетам. Душа как бы стерилизована: ни сомнений, ни страха, ни жалости. Единственное, что осталось, — профессиональное любопытство ученого. Смешно, но в последние минуты, оставшиеся до гибели, его занимала пустячная мысль о соотношении скоростей глобальной термоядерной реакции и электромагнитных волн, несущих изображение на континент от берегов Антарктиды. Что случится раньше? Смерть? Или он успеет увидеть на экране пламя взрыва и лишь потом погибнет вместе со всей Землей?

«Тоже ценный эксперимент, — подумал он. — Жаль только, не с кем будет поделиться мыслями о результате».

Из телевизора грохнула торжественная музыка, и на экране появился океан. Телекамера, видимо, была установлена на корабле, изображение создавало подлинную иллюзию качки. Бесконечные гряды волн с потоками пены на хребтах уходили к горизонту. Туда были нацелены телекамеры.

— Внимание! — послышался взволнованный голос диктора. — Работают телестанции всего континента. Сейчас вы видите на своих экранах безжизненную равнину океана. Не пройдет и четверти часа, как над холодными его волнами, освещенными скупым светом антарктического солнца, взойдет новое светило…