Шрифт:
Потом он увидел девушку, скользившую, что-то мурлыча, сквозь кустарник. На ней не было ничего, кроме набедренной повязки из цветастого полотенца. Он узнал ее сразу, хоть до этого момента никогда не видел иначе как на стереофото, и немощно встал, хватаясь за резные колонны крыльца.
Она увидела его и остановилась, слегка смутившись; съёжилась, сложила руки на груди, неловко закрываясь.
– Здравствуй, Чари, - произнес он.
– Здравствуйте, а я вас не знаю, - ответила она.
– Вы к маме?
– Разумеется, - ответил Ринальдо и улыбнулся своей половинчатой улыбкой.
– И не стесняйся ты. Я уже старый.
Девушка порозовела и, презрительно фыркнув, встала по-гусарски свободно, отставив одну ногу и уперев кулак в слабенькое, мальчишечье еще бедро.
– Вот еще!
– сказала она решительно.
– Я только никак не ожидала, что здесь кто-то есть. А что вы в дом не идете? Мама там, я знаю.
– Сидел и смотрел. Я только что пришел, а здесь у вас замечательно. Вы вдвоем живете?
Она кивнула, и волосы влажным клином свесились на ее лоб - черные, смолянистые, непослушные. Она сердито отшвырнула их к затылку.
– Да... Дахр ведь теперь улетел. Ой, я так завидую ему, мне-то еще два года до очереди... Но он клянчил, а я никогда не умею... Тоже хотела попросить отца, но...
– она безнадежно шевельнула рукой.
– А вы кто?
Ринальдо подумал, кто же он.
– Да так, знаешь... старый знакомый. А что это за цветы?
– Где?
– она обернулась.
– А... Орхидеи... специальные, для этих широт. Мама сама выводила, вы разве не слышали? Об этом писали...
Ринальдо виновато развел руками.
– Не довелось как-то... Знаешь, за всем не уследишь. Ты не замерзла?
– Вот еще!
– возмутилась она и надула губы.
– Я зимой купаюсь! С Дахром вместе. Это брат мой, - вдруг спохватилась она, - он руководит Союзом молодежи.
– Это я слышал, - ответил Ринальдо.
– Хотя меня трудно заподозрить в принадлежности к Союзу молодежи...
Она чуть сердито еще улыбнулась, на упругих щеках, опушенных, словно бутоны северных орхидей, заиграли ребячьи ямочки.
– Без Дахра здесь совсем стало скучно, - призналась она.
– Тихо... Мама тоскует, вы знаете...
– Знаю. Как твоя мама любит и умеет тосковать, это я знаю... Она чуть удивленно качнула головой.
– Ну вот, знаете... Когда же хоть на Терру...
– Не торопи время. Чари.
– Да я не тороплю, просто... Ой, а сколько времени сейчас?
– Начало девятого.
– Ух ты, мама уж, наверно, и ужин без меня сьела... И третий корабль улетел, да?
– жадно спросила она.
– Улетел, - тихо ответил Ринальдо.
В кармане его, рядом с первыми двумя, лежала третья шифровка из центра. Она жгла кожу груди, Ринальдо постоянно чувствовал ее, ни на миг не в силах забыть.
– Счастливые...
– вздохнула Чари. Встрепенулась.
– Вы с нами поужинаете?
– Разумеется... Если не стесню. Приплясывая, Чари двинулась к крыльцу.
– Этакий домина на двоих... Каждый гость на вес... я уж даже не знаю чего. Горючего для гиперсветовых кораблей, вот чего. Маме-то никто не нужен, а я... она так хочет, чтобы я всегда при ней была. Наверно, и есть без меня не стала. А вы со мной разделите трапезу, а?
– важно сказала она.
– Окажете честь бедной девушке, живущей в сладком для ее матери уединении... а?
– Она просительно взглянула на Ринальдо сквозь длинную, вороньи блестящую челку, опять свесившуюся на глаза. Глаза, огромные, черные, яркие, как сливины, - отцовские глаза...
– Окажу, - сказал Ринальдо, а потом спохватился: - Почту за счастье.
Она легко, как рысь, вспрыгнула на крыльцо, минуя все четыре ступеньки, и чуть влажное плечо ее пронеслось мимо лица Ринальдо - круглое и коричневое, с выпирающими ключицами, блестящее от влаги. Ринальдо улыбнулся половиной рта и на миг прикрыл глаза. Плечи от матери.
– Ма-ам!
– звонко крикнула Чари и ударом ноги распахнула дощатую дверь. Изнутри густо пахнуло дачей - сеном и стряпней.
– Ма-ам! Тут к тебе! Ужинать пришли!
Ринальдо осторожно двинулся вслед за девушкой. Она залихватски раскачивала бедрами, стараясь казаться взрослее. Она отдыхала, она развлекалась.
– Не споткнитесь, тут доска из пола оттопырилась, - предупредила Чари, и тут же Ринальдо споткнулся и затопал как слон, стараясь сохранить равновесие. Чари небрежно поддержала его.
– Я же предупреждала!
– укоризненно сказала она.
Рука ее была прохладной, тонкой, но крепкой и жилистой. Отцовская рука. Она открыла еще какую-то дверь - на этот раз на себя, изящно потянув мизинцем и безымянным, - и стало светло.