Лишь только Савка Гвоздь скрылся в кустах, явился жид в сопровождении одного разбойника. Жид снял шапку и в пояс поклонился атаману.

– Ну, что скажешь, приятель? – сказал Хлопка, сев на бревне. – В которой стороне ратники и проведали ли они, что я близко?

– Полным-полнехонько и конных и пеших; и ходят, и ездят по берегу, а все ищут тех беглецов московских, о которых я тебе сказывал третьего дня. Об тебе еще не проведали и думают, что ты далеко. Я вчера говорил с самим московским головою. Добрый барин! Дал мне полтину и велел проведывать о беглецах. За одного, который называется Григорий… как бишь Григорий Трепаев, или Отрепаев, не помню, да у меня написано: за этого одного обещает дать пятьсот рублей чистыми денежками! Я пришел к тебе сказать об этом: не велишь ли своим людям поискать беглецов. Я бы свел их связанных и принес бы тебе денежки. Твои люди попроворнее этих ратников. – Жид опять поклонился, а Хлопка посмотрел значительно на Иваницкого и на монахов и примолвил:

– Пятьсот рублей! Дорогая голова!

Беглецы молчали, почитая себя погибшими. Хлопка обратился к Иваницкому и сказал:

– Что ты призадумался, дорогая головушка?

– Думаю, как бы отблагодарить тебя за добрый прием и помощь, – отвечал Иваницкий.

– Уж верно не пятьюстами рублями, которые дает за тебя начальник московской дружины, – примолвил Хлопка, улыбаясь.

– Почему знать? Быть может, когда я возвращусь из Литвы, то дам тебе и более, – отвечал Иваницкий.

– А ты знаешь пословицу: не сули журавля в небе, а дай синицу в руки, – сказал Хлопка. – Видишь ли, Юдка, вот те беглецы, которых ты мне советуешь искать.

– Не связанные! – воскликнул Юдка.

– А! ты любишь связанных! Постой, будут и связанные, – примолвил атаман. – Гей, Ерема! свяжите жида.

– О, вей мир! меня за что? – воскликнул жид со слезами.

– Здорово живешь, – возразил Хлопка, смеясь. – Ерема, руки назад, петлю на шею, да и на сук!

Жид страшно завопил и бросился к ногам Хлопки, воскликнув:

– Помилуй! что тебе сделал Юдка? Не я ли верно служил тебе?

– Ты служил черту, а не мне, так от него и жди милости, – сказал атаман хладнокровно. – Ерема! на сук приятеля!

Разбойники связали руки жиду и накинули аркан на шею.

– Что я сделал! Чем я виноват! – кричал жид в отчаянии.

– А зачем Христа мучили? – сказал Хлопка с зверскою усмешкой.

– Я не мучил никого! – сказал жид, заливаясь слезами.

– Все равно, ты или твой дед, прадед. На сук его, Ерема! – сказал Хлопка.

Несчастного жида поставили под деревом, закинули веревку на сук, и два разбойника потянули ее. Жид вскрикнул в последний раз, а Ерема запел с адским смехом: "Вечная память!".

– Негодная трава из поля вон! – примолвил Хлопка. – Ну, Григорий, что, ты думаешь, сделаю я с вами?

– Проведешь в Литву, как обещал, – отвечал Иваницкий.

– Угадал! – отвечал Хлопка с довольным видом. – Что сказано, то сделано. Я тебя не выдал бы и за сто тысяч рублей! По глазам твоим вижу, что ты дока и наделаешь много хлопот на Руси. А мне это и на руку! Кого боится царь Борис, у того, верно, сам черт в голове. Давай руку, приятель, ты будешь ночевать в Литве. Ворон ворону не выклюнет глаза.

Иваницкий ударил по руке атамана и сказал:

– Сдержал ты слово, сдержу и я. Увидишь, что дам выкуп за себя и за товарищей.

– Что будет впереди, о том потолкуем после, а теперь с добрым словом в путь во дороженьку. – Хлопка при сем свистнул три раза, взял ружье на плечи и, велев Иваницкому следовать за собою, пошел вперед. Разбойники пошли за атаманом в некотором расстоянии, не все вместе, но по нескольку и поодиночке.

Хлопка шел лесом с такою уверенностью, как большою дорогою. Он часто смотрел на деревья и замечал, с которой стороны ствол и сучья обросли мохом и плесенью. Это означало север. Он часто прилегал к земле и прислушивался, замечал течение солнца, полет птиц и, подобно опытному мореходцу, держался безошибочно настоящего пути. Наконец к полудню лес стал редеть, появились полевые птицы, потом следы и тропинки, и Хлопка остановился. Он дал отдохнуть своей шайке, подкрепил силы толокном и небольшим приемом водки, велел наблюдать тишину и, выслав Ерему и Гвоздя на разведы, прилег отдохнуть. Между тем разбойники взлезли на деревья и смотрели вокруг. Разбойники разговаривали между собою шепотом. Приказания атамана исполняемы были во всей точности.

Наконец, часа через три, возвратились Ерема и Гвоздь и донесли атаману, что до берега Днепра не более пяти верст и что лес почти подходит с этой стороны к реке. На берегу, возле малой деревушки, видели они человек десять конных ратников. Крестьянин, встреченный ими в поле, сказал, что целая дружина московская пошла сего утра вниз по реке, к Любечу, и что завтра ожидают отряда в деревне.

– Не надобно терять времени, – сказал Хлопка. Он снова свистнул и подал знак, чтоб передовая дружина собралась вокруг него.

– Ребята, – сказал атаман, – пойдем потихоньку опушкою леса и, разделившись на три части, нападем на ратников, прижмем их к реке и принудим сдаться. Если не захотят – бей!

Хлопка шел впереди и вскоре увидел воинов, которые, не предвидя никакой опасности, пасли коней своих, а сами лежали в шалаше из древесных ветвей, раздетые, без всякой предосторожности. Хлопка переменил план. Он велел всем броситься к шалашу, что и было немедленно исполнено. Оплошных ратников перевязали и забрали их лошадей и оружие.