— Да, но… я сомневаюсь, — испуганно сказал он.

— Это естественно. А ты представь необъятные просторы космоса, такие манящие!

— Но что, если у нас ничего не выйдет, вдруг мы не найдем подходящей планеты для заселения?

— Пригодных планет множество! Да и техника шагнула далеко вперед. Раньше на терраформирование уходило сто лет, теперь же — лишь двадцать.

Питер совсем приуныл. Жаль, я не могла его в тот момент сфотографировать.

— Думаешь, я должен лететь, да?

— Мне тяжело тебя отпускать, — лучезарно улыбнулась я. — Но… да, ты должен.

Пусть мой мальчик вырос не идеальным, но он готов был сделать ради меня все, что угодно. И в ту минуту я им гордилась. Он убил бы, если б я попросила. Но требовалось только покинуть Землю.

Так я спасла Питера от тюрьмы, а заодно сберегла свою репутацию. Тщательно подтерла след манипуляций с министерством внутренних дел и с неотслеживаемых счетов перевела крупные суммы денег на счета офицеров особой следственной группы, сделав их слабым звеном — если что, их можно было бы шантажировать (однако ни один не доложился о внезапно привалившем счастье начальству или налоговику). Только тогда я вздохнула с облегчением.

Я была рада… нет, я была вне себя от счастья, когда распростилась с Питером. Ведь любовь к ребенку цепями висела на сердце. Я боялась родного сына.

Как только корабль Питера покинул Солнечную систему, я вернулась к прежнему образу Жизни. Вновь стала заводить любовников — намного моложе себя. Мне нравилось смотреть на их молодые, сильные и подтянутые тела, которых еще не коснулся нож хирурга. Я продолжала строить империю. Во мне все меньше оставалось от Лены, я все успешнее входила в образ Забар.

Двадцать лет спустя корабль Питера сел на отдаленной планете, и сын впервые вышел на связь через Квантовый бакен. Я не узнала его: Питер с таким воодушевлением рассказывал о препятствиях, которые ему пришлось преодолевать в двойной планетарной системе на орбите желтой звезды G1, в шестнадцати световых годах от Солнечной системы. Третью планету объявили заповедной, потому что на ней были обнаружены формы жизни, приспособленные к обитанию в азотистой атмосфере. Осваивать решили вторую планету.

В конце каждой недели Питер докладывал мне об успехах. Азотистую планету они окрестили Меконием, [23] а ту, что осваивали, — Хаосом. Но для себя Питер назвал их Дерьмом (первую) и Сральней (вторую, водородо-гелиевую газовую планету с низкой гравитацией).

Эта система обернулась для колонистов кошмаром. Обитавшая в азотистой атмосфере Дерьма форма жизни оказалась разумными экскрементами существ, которые запускали отходы своей жизнедеятельности в космос на естественных ракетах. Экскременты попали в поле притяжения двойной планетарной системы (Дерьма и Сральни), где с ними столкнулся экипаж Питера…

Временами «дерьмовые» дожди повторялись, принося с собой на Сральню эмбрионы существ в третьей стадии развития, которые прекрасно прижились в водородо-гелиевой атмосфере газообразной планеты. Эти чужие оказались гусеницами, чьи коконы прятались в кучках дымящегося говна — из них потом вылуплялись газообразные бабочки.

В первые годы борьбы с ними погибли десятки тысяч людей. Существ обозначили кодом 421 S (N), но Питер называл их «дерьмолетами». Его назначили командиром гарнизона, и он велел подорвать термоядерные заряды на всей планете в качестве первого этапа освоения Сральни. Это привело бы к полной гибели монстров.

Я сказала: бросай все и лети на другую планету. Чужие пусть живут, нельзя лишать их права на существование в угоду собственным эгоистичным целям.

Питера моя речь не впечатлила. До ближайшей пригодной к освоению планеты, говорил он, семьдесят лет. К тому же Сральню он считал своим домом.

Вождь колонии стал было сопротивляться решению Питера, но мой сын устроил переворот, а вместе с ним — бойню. И захватил лидерство.

Чужих уничтожили, создав две пригодные для обитания планеты с низкой гравитацией.

Теперь Питер выходил на связь все реже и реже. На Рождество мы поздравили друг друга по видеофону, и тогда я заподозрила, каким влиятельным человеком стал мой сын. Однако собственные дела поглотили меня, и подозрения отошли на второй план.

Спустя семьдесят лет мы встретились — когда я бежала с Земли. К тому времени Питер завоевал внушительную репутацию; он был лидером, новатором и демократом, возглавил антиколониальное движение и бросил вызов всему, что я создала. Однако при встрече Питер вел себя очень мило, льстил мне: дескать, какую ты работу проделала, мамуля. И ни разу не спросил о моем помешательстве, об убийстве смертельно больной старушенции.