— Исполать, почтенный, не земляк ли, случаем, будешь?

— Ну, ежели ты из Киева, то может и земляк.

— Из Киева? — переспросил охранник. — Не-е, мы из других мест. Однако, как там, в светлопрестольном?

Сотник так же мельком оглядел говорившего. Дружинник как дружинник, по лицу не прочтёшь — любопытный или любознательный. Пожав плечами ответил безразличным голосом:

— В светлопрестольном? Да всё по-прежнему. В кабаках пляшут, в подворотнях режут. То во славу Яхве, то по воле Аллаха, то во имя Христа.

Охранник покачал головой, помолчал, кивнул.

— Значит так же, как везде: зело весело живём, брагу пьём, да морды бьём.

— Как-то так. — подтвердил Сотник.

По тому, что охранник не среагировал на заветное слово, понял, что это обычная проверка. Резко меняя манеру ответа, зевнул.

— В Киеве, слава Перуну, всё по-старому. Точнее по-новому, как крещением заведено. Князь жив здоров. Град всё растёт. Жидов всё больше и они всё толще.

Дружинник пощипал ус, прищурился и заговорщически поинтересовался:

— А что, правду толмачат, что княжеский волхв опять в леса подался?

Извек улыбнулся хитрому проверочному вопросу.

— Белоян-то? Брешут! Эта морда даже носу из детинца не кажет. Его и при дворе неплохо кормят. Так что не рубись, не лазутчик я!

Он выудил из-за пазухи шнурок с кружком толстой бычьей кожи и выжженной на нём новой буквицей. Охранник вылупился на знак княжьего посыльного и, почтительно склонив голову, вернулся за свой стол. Дружинники быстро глянули в сторону Извека, запоминали внешность человека из Киева. Знамо дело — птица важная, от самого князя.

Сотник поднялся, поправил перевязь, сыто потянулся. Откуда ни возьмись, вышмыгнул хозяйский мальчишка, сгрёб посуду в корзину, свободной рукой прихватил кувшин и, на ходу, предупредительно бросил:

— Ежели приспичит чё, то от выхода налево, между заборчиком и домом, шагов двадцать, а там увидишь.

— Добро. — откликнулся Извек с улыбкой. — Обязательно загляну, ежели там тоже наливают.

Пацан, снисходительно глянул на непонятливого гостя.

— Там, дядечка, отливают… и откладывают. — назидательно пояснил он, но заметив весёлые искорки в светлых глазах гостя, гыкнул и заторопился к другому столу.

Улица встретила Сотника ярким светом и торговым шумом. Извек неторопливо двинулся сквозь знакомую суету. Предстояло отыскать шёлковые ряды и гулять в них, пока не подойдёт охранник цареградского обоза. Ряды сменялись рядами, чужие товары — своими, родные лица — коричневыми, жёлтыми, красными физиономиями. За рядами гончаров, со всевозможными плошками, крынками, горшками и кувшинами, тянулись шорники и сапожники. За ними — ковали и оружейники со звенящим товаром, за теми — ромейские купцы с маслами и благовониями. Поблизости ряд бортников благоухал сладким и гудел крыльями ос и пчёл. Поодаль гомонили загоны и клети с живностью. Народ придирчиво выбирал лошадей, хряков, коров, овец и птицу. Особняком расположились привозные сладости и пряности. Смуглые цепкоглазые люди, самозабвенно торговались за каждую щепоть товара.

То тут, то там мелькали могучие фигуры поил. Широкоплечие молодцы степенно плыли меж рядов с запотелыми бочонками за спиной. Любому желающему тут же вручался один из подвешенных к поясу берестяных ковшей, бочонок взгромождался поиле на руку и в ковш плескала ядрёная влага. Вышагивая по Торжищу под лютующим солнцем Извек уже два раза прикладывался к ледяному пиву, пока наконец не разглядел впереди развешанные на жердях рогожи, холсты, сукна, грубые, но тёплые ткани с севера и белые лёгкие полотна с юга, соседствующие с оловиром, аксамитом и яркой парчой. Где-то здесь и должен был расположиться ряд с тонкими шелками. Но пройдя до самых скорняков, Сотник не обнаружил ни лоскута цветастой блестящей ткани. Потоптавшись в перекрестьи рядов, повертел головой по сторонам, помедлил и развернулся обратно. Вновь прогулялся по рядам, приглядываясь к торговцам. Выбрал того чья рожа попроще, хотя за миной простофили маячила хитрющая натура, знающая торг и вдоль, и поперёк, и наискось. Уже поравнявшись, заметил в глазах торговца удивление. Тот смикетил, что дружинник не будет мотаться по торжищу из-за лоскута шерсти или отреза на рубаху. Пытаясь угадать, зачем понадобился, лицо держал внимательным и приветливым.

— Как торг? — поинтересовался Сотник, окидывая взглядом разложенное добро.

Торговец оказался словоохотливым:

— Пока не густо, да вроде не в обиде. К завтрему должно быть шибче. Сам присмотрел ли что?

Извек беззаботно пожал плечами, почесал за ухом, отрицательно двинул головой.

— Хотелось, да не смоглось. Думал своей ладе отрез на сарафан прихватить, а шелков чёт не видать.

Мужик кивнул, печально поставил брови домиком, будто ему самому не удалось отовариться, развёл руками.

— С шелками пока никак. Ждали ещё вчера, да говорят раньше завтрего не будут.

Он помолчал, стрельнул глазами по сторонам, нет ли покупателей, облокотился на козлы для кулей и, беззаботно глядя вдоль ряда, вполголоса продолжил:

— Гомонок тут был, да врут небось. Хотя, за что купил, как говориться… А рекли, что обоз с шёлком по дороге пощипали малость. А так близко от Торжища давно никто не ушкуйничал. Да чудно как-то пощипали. Ладно бы товар прибрали, либо кошели с перстнями да гривнами посымали, так ведь нет! Товар на месте, купцы при мошнах, лошади уцелели. Правда, упряжь порезали, охрану побили, да один без следа сгинул.