– Что тут было, пока меня не было?

Не переставая говорить, петь и танцевать – подобно людям, Случайный Охотник уточнил:

– Мне отвечать?

Деткин-Вклеткин махнул рукой и обернулся к Карлу Ивановичу, внутреннему эмигранту. Тот за это время настолько оклемался, что уже развел костерок, добыв огонь трением палочек Коха, и вовсю жарил застреленную им по несчастному случаю олениху, причем использованные палочки Коха валялись тут же на снегу.

– Я понял все. Случайный Охотник заснул, вмерз в лед, а Хухры-Мухры вырубил его ледорубом и считает теперь своим произведением. Видимо, скоро он вырубит изо льда еще и Бабу-с-Возу.

– Я это давно уже понял, – отвечал жирными губами Карл Иванович, внутренний эмигрант, быстро и с аппетитом доедая олениху. – Не надо было много ума, чтобы это понять.

Деткин-Вклеткин посмотрел на него с насмешкой горькою обманутого сына над промотавшимся отцом и сказал:

– Наелись? Теперь за дело – втроем-то у нас быстрее получится.

– Пусть сначала палочки Коха со снега уберет, – неожиданно вмешался Случайный Охотник. – А то перезаражает тут всех… Иначе я не пойду Окружность строить. Я уже строил, когда тебя тут не было… целых сто метров построил, пока не заснул. – Говоря это, он исполнял высокие красивые соте.

– Вы тоже заканчивайте давайте с Вашей произвольной программой на льду. Ведите туда, где Окружность, – полюбовавшись на соте, сказал Деткин-Вклеткин. – Что касается палочек Коха, то они при такой температуре пассивны.

– При такой температуре все пассивны, – мурлыкнул уже заснувший Карл Иванович, внутренний эмигрант.

Ударив его босой ступней в живот, Деткин-Вклеткин разбудил Карла Ивановича, внутреннего эмигранта, такими лаконичными словами:

– Сон – смерть.

– Schon voll kapiert[ 9 ], – отозвался на языке предков внезапно разбуженный Карл Иванович, внутренний эмигрант, привстав с подтаявшего под ним снега. Потом крепко выразился по-русски: – Эх, Деткин-Вклеткин, лучше б Вы нас с Бабой застрелили в Африке из дамского пистолета – там бы мы и умерли!..

– Умирать на родине надо, – строго сказал Деткин-Вклеткин, останавливая ламентации.

Все еще пританцовывая, Случайный Охотник вдруг засуетился:

– Можно я тогда умру уже? Дело в том, что тут моя Родина.

– Вот закончим с Окружностью, тогда и умрете, – оборвал его Деткин-Вклеткин, на секунду вспомнив далекий Санкт-Петербург, брега Невы и бегущую по песку девочку Марту в трусиках горошком.

– А когда мы закончим с Окружностью? – робко спросил Случайный Охотник, крутя пируэт.

– Это от того зависит, сколько вы тут вдвоем без меня наработали. – Деткин-Вклеткин практически ничего хорошего не ждал.

Окружности они не обнаружили вообще: Окружности просто не было.

Деткин-Вклеткин схватил Случайного Охотника за стройную ногу, которой тот как раз совершал рон-де-жан-а-партер-ан-дедан, практически только что разделавшись с рон-де-жан-а-партер-ан-деор’ом. Стройная нога отказалась служить Случайному Охотнику, вознамерясь, со всей очевидностью, служить отныне Деткин-Вклеткину.

– Где Окружность? – со слезами сразу на глазах, висках, щеках и губах спросил Деткин-Вклеткин, держа стройную ногу в крепкой руке.

– Казалось, должна была быть, – переборщив с глаголами, ответил Случайный Охотник.

– Чего с глаголами-то перебарщивать? – поморщился Деткин-Вклеткин, выпуская ногу из руки.

Случайный Охотник со страшным грохотом упал на лед, обагрив его своей молодой кровью. Деткин-Вклеткин оживился и написал кровью Случайного Охотника на чистом участке ледяной поверхности: «Никогда не следует перебарщивать с глаголами». Случайный Охотник прочел надпись и выучил ее наизусть, но выучил неправильно, а именно так: «Никогда не следует перебарщивать с голыми» – и потом никогда уже не смог переучиться. Тут автор вспомнил, наконец, что оба персонажа, стоящие перед ним, в данный момент, мягко говоря, не одеты: Деткин-Вклеткин давно уже пребывает в одних трусах, а Случайный Охотник… даже и вообще стыдно сказать. Впрочем, Случайный Охотник есть сейчас бессмертное произведение искусства, вызванное к жизни самобытным талантом эскимоса Хухры-Мухры, а произведения искусства почти все голые. Взять хоть Аполлона Бельведерского. Потому-то автор и решает не озабочиваться особенно количеством голых прямо сейчас, тем более что из людей – да и то людей под вопросом! – в нашем художественном произведении голый всего один, Деткин-Вклеткин. Но он не мерзнет, ибо он не просто персонаж: он герой. У героев же всегда проблемы с одеждой – автор, например, прекрасно помнит замечательное по точности выражение из провинциальной области детства: «Герой! Портки с дырой…» Что же касается второго голого, то он на данный момент – как сказано, но скажем еще раз – произведение искусства.

Не замечая своей… – хотел написать «голости», но придется написать «обнаженности», несмотря на торжественность и некоторую «женскость» этого слова, – так вот: обнаженности, Деткин-Вклеткин заползал (ударение на втором слоге – иначе получается, что Деткин-Вклеткин насекомое… что, впрочем, тоже легко может быть!) по льду, касаясь его мягким своим животом, – в поисках спичек или хоть каких-нибудь их признаков. Но не обнаружил и признаков. Тогда Деткин-Вклеткин обратился к Случайному Охотнику, который давно уже встал со льда и теперь опять пел и танцевал подобно людям:

– Вы не напомните мне основные признаки спичек?

– Способность гореть! – злобно пошутил тот, вконец смутив своей шуткой Деткин-Вклеткина, давно запретившего себе смотреть на спички потребительски. Потом Случайный Охотник смилостивился и добавил: – А также наличие серы и древесины.

– Позвольте мне вмешаться! – попросил стоявший вдалеке от событий Карл Иванович, внутренний эмигрант.

Ему никто не позволил, но он все равно вмешался:

– Признаком спичек является также их способность выжигать глаза.