Пахом Ильич плакал в своём кабинете. Только что он разговаривал с дочерью и чуть не прибил её. Хорошо, что Марфуша забежала и заслонила Нюрку собой, держа в руках годовалого сынишку. Прогулки под луной и сидения в крытом возке до добра не довели.

– Стыд-то, какой. – Бормотал Ильич. – Что ж делать? Надо к свадьбе готовиться, не в монастырь же любимую дочку отправлять.

За дверью стояли Гюнтер и ревущая в два ручья Нюра, утешаемая матерью. Во дворе, на лавке сидел Илья, крутя в руках кнут, размышляя, каким образом облегчить инструмент порки. То, что сестру будут лупешать*, мальчик не сомневался, посему и старался свести к минимуму боль от наказания. (Лупить – задать кому лупку, высечь кого).*

– Не хнычь! – Марфа обняла дочь. – Батька сейчас остынет и всё будет хорошо. Он всегда такой, сколько его помню вот тебе крест.

– Да я то что? Ыыы …, папка Гюнтика убьёт. – На секунду прервавшийся плач начался с новой силой. Дверь в кабинет распахнулась. В проёме стоял Пахом с красными глазами.

– Зайдите …, все! Думать будем. – Ильич развернулся и зашагал к креслу. На столе стояла бутыль с вином и три бокала. Начался семейный совет.

– Дочка! Ты знаешь кто такой Гюнтер Штауфен?

– Да, Гюнтик твой гость полоненный. – Ответила Нюра, утирая нос платком.

– Многого ты не знаешь …, этот Гюнти…, Гюнтер – сын императора всех немцев. Вы хоть представляете, в какой церкви вас венчать? – После слов Пахома Ильича воцарилось молчание.

Штауфен не хвастался перед возлюбленной своим отцом, да и вообще старался не рассказывать об этом. У влюблённых есть более интересные темы для разговора, да и союз с дочерью новгородца он не считал маргинальным.

– Кто я? – Размышлял Гюнтер. – Бастард, хоть отец и признал его сыном, однако о каком-либо наследовании короны речи и не велось. В немецких землях точно ничего не светило, особенно после того, как четыре года назад, Фридрих послал своего побочного сына с вооруженными галерами в Пизу и предложил пизанцам присоединить к нему свои суда, чтобы совместно захватить прелатов, но командовать поставил брата-бастарда Энцо*. Серебра, земель, подкреплённого титула, даже свободы – нет. Значит – он пустое место, простой рыцарь, коих пруд пруди. Но здесь, в Новгороде, появилась Она. Все заботы и невзгоды отошли на второй план, и теперь, после слов отца Нюры вновь обрисовались чётко и ясно.

(в 1237 г. пизанский флот под командыванием адмирала мессера Уголино Буццакерини разгромил генуэзцев, а кардиналы-легаты и их сопровождающие, спешащие на Вселенский собор – попали в плен)*.

– Гюнтик, так ты княжич? – Удивлённо спросила девушка.

– Не просто княжич, он может стать королём, как это собираются сделать его братья Манфред и Энцо**. И если Гюнтер примет нашу веру, то королевства Сицилии и Апулии ему не видать как собственных ушей. – Ильич крутил в руках листочек из блокнота. Читать и писать, как это делает Лексей, он уже выучился.

(Побочные сыновья императора Фридриха. Манфред был избран королем Сицилии и Апулии и короновался в Монреале в Сицилии в 1255 г, за пять лет до этого удушив папашу пуховиком. Энцо стал наместником в Ломбардии, однако в 1250 г. потерпел поражение от армии Болоньи, попал в плен и умер в клетке.)**

– Бух! – Марфа свалилась на пол.

– Нюрка, воды мамке! – Пахом бросился к жене.

Девушка, недолго думая схватила бокал с вином и выплеснула матери на лицо. От подобного действия Марфа пришла в себя. Вскоре совет продолжился. Ильич выпил сам, подлил в хрустальные кубки Гюнтеру и жене, подошёл к стене, палкой отгорнул занавеску и продолжил речь, указывая на карту.

– В случае венчания в православном храме я смогу выкупить вот эти земли для вас. – Указка уткнулась в область современного Петербурга. – Если нет, то живите здесь. Дом новый построим, всё как у людей будет, даже лучше.

И тут Штауфен призадумался. Отец всю жизнь противился Риму, ставя под сомнения институт наместника Бога на земле. Одно только отпущение всех грехов Папой, для преступников всех мастей за участие в противостоянии Фридриху, поколебало католическую веру Гюнтера до основания. Ну а после обмана с крестовым походом в Ижору, доверия папистам не осталось и вовсе. Положа руку на сердце, он и молился-то не более раза в неделю, не понимая, отчего руссы разговаривают с Богом на своём языке, а он вынужден вспоминать фразы на латыни. Штауфен был уверен, что раскол в церкви произошёл из-за нежелания делить власть над паствой.

– Какие гарантии будут даны? – Немец привстал с кресла.

– Пока …, никаких. Но замок можно начинать строить уже этой весной. Хочешь собрать урожай – сначала посади в землю зерно. – Ильич улыбнулся. Самый сложный этап, по его мнению, был позади.

– Мне надо подумать. В любом случае, я прошу руки Вашей дочери. – Гюнтер поклонился Пахому Ильичу.

Теперь обморок чуть не случился у Нюры. Выпроводив дам за дверь, мужчины уселись за стол и стали обсуждать политическую обстановку в регионе, оценивая вкус красного и белого вина. Судя по двум опустевшим бутылям, разговор о политике был интересным.

– А Вы знаете Пахом Ильич, почему случилась война между Пизанцами и Флорентийцами? – Гюнтера немного повело от выпитого, но поведать историю считал необходимым.

– Нет, не знаю, но всю жизнь мечтал узнать. – Ильич даже не понял, о какой войне пойдёт речь.

– На коронации отца присутствовали многочисленные посольства всех городов Италии, в том числе немало достойных граждан Флоренции и Пизы. Случилось так, что один кардинал, чтобы почтить послов пригласил на обед флорентийцев. Один из них увидел в доме маленькую собачку и попросил ее у хозяина. Тот пообещал удовлетворить его желание и прислать пёсика с первой оказией. На следующий день кардинал угощал пизанских послов, и как назло, одному из них приглянулась та же самая собачка, которую он захотел получить в подарок. Кардинал запамятовал о своем обещании флорентийскому послу и посулил ее пизанцу. Представляешь, прожженный интриган, помнящий о каждой мелкой монетке, позабыл, что кому обещал. Отец, когда рассказывал, то смеялся до колик в животе. – Штауфен допил вино и поставил бокал рядом с бутылью.