Тогда он схватил щепку и принялся ковырять землю щепкой. Уши и щеки у него горели. Как же это он забыл окопать костер? Ведь отец всегда заставлял его окапывать! И вот досада — ножа не взял. Нож в курточке остался.

— Так вот лесные пожары и начинаются, — ни к кому не обращаясь, сказал Сережа.

— Спешка тут... Зажигай да зажигай костер... вот и забыли... — бормотал между тем Толя. — Да я и не забыл... Я только что хотел сказать, чтобы окопали...

Траву быстро погасили. Костер окопали. Успокоились. Пока закипала в котелке вода, Толя сел у костра на заросшую мхом кочку и, мечтательно глядя в огонь, снова начал читать стихи. Длинные глаза его, слегка прищуренные, отражали пламя костра.

У самой границы, в секрете,

Я зоркую службу несу,

За каждый пригорок в ответе,

За каждую елку в лесу.

Укрытый густыми ветвями,

И слушаю я, и смотрю...

Ребята сидели очарованные. Светлана слушала, боясь пропустить хоть одно слово. У Толи так красиво были сдвинуты тонкие брови и от длинных ресниц падала на щеки такая нежная тень…

И сердцем с родными краями

В такие часы говорю!

— Кипит! — вдруг крикнул Антон ликующим голосом и бросился снимать котелок.

— У, Антошка-картошка! — Катя стукнула его по спине. — Вечно он!.. Толя, ну читай, читай дальше!

Но было уже не до стихов. Сережа пошел поискать лимоннику для заварки. Идти далеко не пришлось: лиана лимонника, повиснув на ветках молодого бархатного деревца, выглядывала из кустов, словно стараясь рассмотреть, что такое происходит сегодня у них на полянке.

Ребята засуетились вокруг котелка. Все вдруг вспомнили, как они голодны, захотелось горячего чаю.

— А как же будем пить? — весело спросила Светлана. — У нас же никаких чашек нет!

Все это было ей интересно, как необычайно увлекательная игра. Вот-то порасскажет она своим городским подругам!

— Остынет немножко — будем по очереди из котелка пить, — ответила ей Катя.

— Только мне, чур, не после Антона! — заявила Светлана. — Он губастый.

— С другого краю попьешь. Что ж такого, что губастый?

— Пфу! — пропыхтел Антон. — А я же эта... чашку себе сделаю.

— Да, правда! — закричала Катя. — Сейчас у всех чашки будут! У нас Сережка очень хорошо их делает.

— Какие чашки? — удивилась Светлана. — Из чего?

— Бересты давайте, — сказал Сережа и принялся развязывать свой мешок. — У кого какая еда? Выкладывай! — Он достал из мешка краюшку черного хлеба и коробочку с солью — все, что у него оставалось.

Светлана показала свои пустые ладони:

— У меня ничего...

У Кати каким-то чудом, — может, и не чудом, а выдержкой характера, — уцелело в кармане еще одно большое яблоко.

Антон отнес свой ранец подальше от костра, к елке, и присел около нее, повернувшись к ребятам спиной. Покопавшись в ней, он что-то сунул, в рот, и опять стало видно, как двигаются его уши вместе с челюстями.

— Антон жует, как бурундук! — засмеялась Светлана. — Давай же и нам! Чего ты там жуешь?

Антон не ответил.

Толя сидел молча, обхватив колени, и ни в чем не принимал участия. У него не было никакой еды, а есть хотелось.

Увидев, как у Антона движутся уши под кепкой, Толя вскипел:

— Ты что — единоличник? Товарищи так делают? Если ты хочешь один жить, то и оставим тебя одного! А еще собираешься в пионерский отряд вступать!

Антон повернулся на девяносто градусов:

— Ну, а что у меня? У меня только... эта... один кусочек... как его...

— Вот и клади сюда в одну кучу и «эта» и «как его».

— Ага... я тащил... — проныл Антон.

Но повернулся лицом к костру и положил рядом с Сережиным хлебом свой недоеденный пирог.

— И больше ничего? — спросил Толя.

— Только еще один...

— И этот «еще один» клади.

Но Сережа задержал руку Антона, которая нехотя потянулась было к ранцу.

— Не надо, Антон. Оставим на утро. Антон живо захлопнул ранец.

Но Толя уже распалился:

— А я говорю — клади! Пионеры так не поступают!

Антон снова полез в ранец.

— Но он же не прячет! — вступилась за Антона Катя. — Он же на утро...

— Утро вечера мудренее! — сказал Сережа. — Будет вам спорить. Давайте есть и пить скорей — вот хлеб, вот соль, вот лимонный чай. Сейчас чашек наделаем.