Наверное, сейчас он уже испытывал наслаждение, бродя по осенним горам, поскольку вернулся туда, где ощущал своё гармоничное существование. Мамонту же стало неуютно не только в спальне, но и во всём доме. Как было объяснить полковнику Арчеладзе, что этот дом, которому он позавидовал, лишь временное пристанище, а семья — совершенная фикция? И как всё временное, пусть даже хорошо и богато обставленное, всегда вызывает чувство вокзала.

Ему тоже невыносимо хотелось в горы…

Дара вернулась около четырёх часов утра и сразу заметила его подавленное состояние.

— Что с тобой, милый? По-моему, всё складывается прекрасно?

— Мне отчего-то холодно и неуютно.

— Тебе нужно в постель, — решила она. — Иди и ложись, я подам тебе тёплого молока.

— Не могу заснуть. Тем более в своей спальне, — признался он. — Мне всё время мерещится Зямщиц…

— У тебя шалят нервы, дорогой, — определила Дара. — Это никуда не годится. Тебе нужно выспаться: мы же завтра должны ехать к Кристоферу Фричу.

— Да, я помню… А сейчас мы поедем в гости.

— В гости? Милый, ты сошёл с ума! — засмеялась она. — Четыре утра! И к кому мы можем поехать в гости?

— Есть один дом, — неопределённо ответил он, — куда впускают в любое время.

— Как скажешь, милый, — сдалась Дара.

Они поехала на улицу Восьмого марта. Это было, конечно, нахальством, не укладывалось ни в какие рамки приличий, но Мамонта тянуло именно в эту семью. Он чувствовал там гармонию отношений и какое-то философски спокойное воззрение на весь окружающий эту супружескую пару мир. Ему, собственно, ничего и не хотелось — ни бесед, ни застолий; нужна была сама среда, воздух, стены этого дома.

Поднимаясь по тёмной лестнице, Дара всё-таки спросила:

— Прости, милый, ты хорошо знаешь этих людей?

— Нет, — сказал он. — Я их совсем не знаю. Не знаю даже, как зовут.

Она заботилась о безопасности и, возможно, определялась, как себя вести.

— Это простые люди? Они никак не связаны…

— Накак, — успокоил Мамонт и нажал кнопку звонка. — Это простые и непростые люди.

— Никогда не была в гостях у простых, нормальных людей, — вдруг призналась она и тихо рассмеялась. — И почти ничего не знаю о их жизни. А мне так хочется просто жить…

Мамонт вспомнил Августу — последнюю любовь Ивана Сергеевича. Она тоже мечтала построить домик в горах, нарожать много детей…

Об этом мечтают все, и он в том числе, но это мало кому удавалось в мире, лишённом гармонии.

После звонка за дверью тут же послышались торопливые шаги. Хозяйка отворила, даже не спросив кто. Мелькнувшая на лице её радость мгновенно сменилась лёгким разочарованием: она кого-то ждала и потому не спала.

— А, это ты, есаул… Ну, входите!

— Моя жена, — представил Мамонт Дару. — Надежда.

— Очень приятно, — со скрытым смешком и странным намёком произнесла казачка. — Будем пить чай!

— Где же хозяин? — спросил Мамонт.

— Да известное дело, на войну ушёл с вечера, — отмахнулась она. — Воюет, наверное.

— С кем?

— А кто его знает, с кем… Это казачье дело. Главное, шашкой помахать, — хозяйка повела гостей на кухню. — Присаживайтесь!

Стол был накрыт, и на плите что-то скворчало в большой сковороде: она ждала своего казака с войны…

— Что-то ты, есаул, всхуднул, — пожалела казачка, глядя с прежней затаённой усмешкой. — И глаза ввалились. Тоже, поди, политикой занимаешься? Или ещё чем?

— Он не занимается политикой, — осторожно сказала Дара. — Не спал несколько ночей подряд…

— И правильно делает! — одобрила казачка, выкладывая из сковороды куски душистой, в перце и приправах, индюшатины. — Что ей, этой политикой, заниматься? Женой своей надо заниматься и вон Мурзиком своим.

— А Мурзик — это кто? — с любопытством спросила Дара. Мамонт заметил, что ей казачка начинает нравиться.

— Жеребец, — бросила хозяйка. — Одно название, конечно…

— Он что же, на войну без коня ушёл? — спросил Мамонт.

— Да ведь с таким-то стыдно на людях показываться, — засмеялась она. — Дома оставил… А если бы я не настояла, так бы и Мурзика взял!.. Вы угощайтесь, будьте как дома.

— Когда же он вернётся? — ощутив зверский аппетит, поинтересовался Мамонт.

— К утру-то навоюется!.. Вы ешьте, ешьте, не стесняйтесь!

Мамонт не стеснялся. Съел полтарелки крупно нарезанного сала, несколько больших кусков обжаренной рыбы и индюшачью ногу с картофельным гарниром. И вдруг осоловел, расслабился, едва удерживаясь, чтобы не задремать за столом.