Алексеев Сергей Трофимович
Шрифт:
— Ты — полковник, я — полковник! Ты живёшь в этом доме — я живу в этом доме! Ты — грузин, я — осетин! Докумэнт дай!
Он валко подошёл к машине и постучал дубинкой по капоту.
— Тебя кто поставил сюда, рожа?! — не сдерживаясь, рявкнул полковник.
— Отэц поставил! Галазов поставил! Докумэнт дай!
Перед Арчеладзе стоял каменный болван, наглый, бесцеремонный жлоб, человекоподобное существо с бессмысленным взором. В короткий миг полковник понял, что в его жилах нет ни капли грузинской крови, что он слишком обрусел и напрочь утратил огненность кавказского безрассудства и что не хватает темперамента вести с этим истуканом какой-либо диалог.
И ещё понял, что совершенно беззащитен перед тупостью и не может противостоять ей, ибо следующим логическим действием уязвлённого самолюбия должна быть утроенная решимость добиться своего — протаранить машиной ворота и войти в свой дом. Он же стоял, как плюгавый, самоуглублённый интеллигент, давился от возмущения чувств и не находил слов. Только губами не хлопал…
А этот жлоб, обряженный в панцирь, бил резиновой палкой по машине, заводился ещё больше и орал:
— Ыды отсюда! Убырай машину! Русский язык понимаешь — нэт?! Ыды! Мне полковник, гэнэрал — тьфу! Ыды-ыды! Докумэнт нэт — ыды!
Арчеладзе сел в машину, запустил двигатель и сказал больше для себя:
— Сейчас я привезу тебе докумэнт!
Он отъехал за квартал и связался с дежурным помощником.
— Немедленно собери группу Кутасова и ко мне, — приказал он. — Без экипировки.
— Какое вооружение, товарищ полковник? — уточнил тот.
— Ну, пусть возьмут наручи, нунчаки… Что у них там ещё есть?
— Понял! — весело отозвался помощник.
Группа Кутасова занималась в отделе чёрт те чем, рассредоточившись по другим группам: пока им не находилось подходящего по их квалификации дела. Полковник выехал на улицу, по которой должен был прибыть кутасовский «РАФ», и включил музыку. Гнев медленно переливался в злорадство и щемящее мстительное чувство: замершая в жилах кавказская кровь готова была задавить всю остальную. Кутасов издалека заметил «Волгу» шефа, «рафик» притормозил.
— Прибыл, товарищ полковник! — шёпотом доложил он сквозь опущенное стекло. — Со мной шесть человек.
— Достаточно, Серёжа, — мягко и спокойно сказал полковник. — Во дворе моего дома ОМОН, североосетинский. Галазов поставил. Пойди возьми их, разоружи и поставь вдоль забора.
— Есть!
— Я буду на улице, посмотрю, как работаешь.
«РАФ» зарулил в какой-то двор, а полковник, выждав минут пять, тихо покатил к своему дому. С потушенным светом он проехал по тротуару и остановился так, чтобы видеть полутёмный, исчёрканный стволами деревьев двор. Омоновцы разговаривали на своём языке — будто бы переругивались и громко смеялись. Было странно слышать чужую речь самодовольных и самоуверенных людей возле своего дома. Группа Кутасова изучала обстановку: полковник заметил лишь одну неясную тень, скользнувшую за решёткой напротив детской площадки. Жильцы дома сидели с погашенными окнами, несмотря на то что ещё и десяти не было. Лишь в верхних этажах кое-где горели ночники.
Захват длился сорок семь секунд. В темноте было видно, как замельтешили белые каски, брякнули несколько раз жестяные омоновские щиты, послышался сдавленный крик, какое-то завывание и приглушённые приказы молчать пополам с матом. Арчеладзе выбрался из машины и приблизился к калитке. Кутасовцы заканчивали работу: на щитах лежали дубинки, бронежилеты, каски и верхняя одежда. Автоматы уже болтались на плечах ребят из группы захвата. Омоновцы стояли вдоль забора в одну шеренгу, раздетые по пояс. Видимо, Галазов кормил хорошо: из-за ремней вываливались животы. Полковник отметил, что все они как на подбор усатые, наголо стриженные и похожие друг на друга так, что отыскать среди них старшего невозможно. Он постучал в калитку. Кутасов открыл сам и начал докладывать, однако Арчеладзе махнул рукой:
— Вижу… Сорок семь секунд!
— Их в два раза больше, товарищ полковник!
— Всё равно долго. Замешкался, когда изучал обстановку. И одного я видел, когда выходили на исходный рубеж.
— Потренируемся — устраним, товарищ полковник! — заверил довольный Кутасов.
Арчеладзе обошёл испуганно-изумлённый строй потерявших вид бойцов ОМОНа и не смог узнать старшего. Без формы и амуниции они напоминали обыкновенных здоровых мужиков, годных для тяжёлой физической работы, где-то даже добрых и незлобивых. Лишь ожидание и страх, непривычные для крестьянского лица, придавали им несколько жалкий вид.
— Кто старший? — спросил полковник. — Шаг вперёд!
Строй потупленно молчал. Арчеладзе ещё раз пробежал глазами по белеющим в темноте лицам.
— Я повторяю: кто старший? Кто разговаривал со мной у ворот?
— Вот этот, товарищ полковник! — Кутасов ткнул дубинкой в живот одного из бойцов. — На нём была форма старшего лейтенанта.
— Все их документы — ко мне, — распорядился Арчеладзе.
— Никаких документов, товарищ полковник! — отозвался один из группы Кутасова, проверяющий карманы снятой одежды. — Сигареты, зажигалки, патроны, фляжки с самогоном…
— Должен быть личный номер офицера! Смотри на связке ключей!
— Нет ничего. И ключей нет! Одни наручники…
Полковник остановился напротив старшего — тот сверкнул глазами и отвернулся.
— Три шага вперёд, — скомандовал Арчеладзе.
Старший вышел из строя. Полковник подозвал Кутасова:
— В бардачке моей машины лежат ножницы. Пошли, пусть принесут.
— Есть! Куда их, товарищ полковник? — Кутасов кивнул на бойцов.
— Оружие и амуницию в отдел до особого распоряжения, — приказал Арчеладзе. — Всех в наручники. Вывези за Кольцевую дорогу и отпусти. Пусть идут домой… Не забудь снять погоны!