Когда на рассвете капитану почтово-пассажирской шхуны, шедшей под бразильским флагом, рулевой доложил, что справа и слева по борту всплыли германские подводные лодки, он попросту не поверил. И лишь увидев с бака своего судна две идущие параллельным курсом огромные субмарины со свастиками на бортах, понял: то ли все еще не пришел в себя после вчерашней вечерней попойки, то ли мир действительно перевернулся.

В этой части океана капитан «Императрнс» готов был увидеть все, что угодно, — хоть «летучего голландца», а хоть спускающегося с небес Огненного Змея, легенды о котором гуляли по портовым кабачкам всего латиноамериканского побережья, но только не германские субмарины! Только не эти призрачные подлодки со свастиками на бортах.

А еще через несколько минут двигатель шхуны был заглушён, а все двадцать шесть членов экипажа во главе с капитаном Манеасом, а также четверо почтовых служащих стояли на коленях в носовой части судна и, творя молитвы, наблюдали, как по двум абордажным трапам на борт поспешно поднимаются вооруженные автоматами германские матросы.

Вскоре в глубине пассажирских надстроек раздались два пистолетных выстрела и несколько коротких автоматных очередей. Это пытался оказывать сопротивление кто-то из троих почтовых охранников, однако пиратствующие германцы быстро пресекли его бессмысленную затею, и все трое охранников, один убитый и двое раненных, но еще живых, полетели за борт.

Ужаснувшись их участи, команда с еще большим рвением предалась молитвам, которыми уже не способна была растрогать ни германских пиратов, ни тем более — Господа.

Ухватившись руками за фальшборт, капитан Манеас, седовласый пятидесятилетний моряк в неприлично засаленном офицерском кителе, наблюдал, как с мостика «Черного призрака» по всплывшему охраннику моряки, подзадоривая друг друга, стреляли, как по живой мишени. По щекам его катились слезы. Вот только оплакивал он не охранника, которого почти не знал, и судьба которого ему была безразлична, а свое убийственное невезение.

Это был его последний рейс. По прибытии в бразильский порт Сальвадор капитан собирался продать «Императрис» местному плантатору и купить себе виллу на берегу океана, в небольшом курортном городке Канавиейрас.

Последние десять лет шхуна служила ему и домом, и местом работы, и местом отдыха. При этом он и экономил на всем, на чем только можно было, и подрабатывал, как только мог, не гнушаясь контрабандой и нередко превращая свои пассажирские каюты в плавучий притон. Да, и в притон — тоже. Самые большие деньги приходили к нему именно в те выходные и праздничные дни, когда он курсировал вдоль побережья, имея на борту двадцать девиц, «арендованных» в одном местном борделе.

Стоит ли удивляться, что теперь у него было достаточно денег, чтобы после десятилетия скромной жизни морского бродяги начать все сначала: новый дом, новая семья и, конечно же, новые, еще более длительные охотничьи выезды на предгорные берега реки Рио-Парда.

— Господин обер-лейтенант, на борту пятьдесят два пассажира, — доложил обер-ефрейтор, занимавшийся вместе с группой матросов обследованием нижних, пассажирских кают.

— Сколько из них женщин?

— Около двадцати.

— Германец не должен употреблять слово «около»; германец — это, прежде всего, точность и пунктуальность. Во всяком случае, так считают все, кроме самих германцев. Мужчин тщательно обыскивать, выводить по трое на корму — и за борт. Причем делать это без лишнего шума.

— А что с женщинами?

— Ты когда в последний раз сходил на берег, обер-ефрейтор, если забыл, что обычно делают с женщинами?

— Понятно! — возрадовался моряк.

— Однако ими займемся попозже и основательно. Без моего личного разрешения женщин не трогать.

— Ясное дело, только после офицеров, — ухмыльнулся молодой подводник ухмылкой мартовского кота.

Как оказалось, один из матросов «Черного призрака» неплохо владел английским. Через него-то обер-лейтенант Алькен, поднявшийся на борт последним из абордажной группы (моряки «Колумбуса» в захвате шхуны участия не принимали), решил провести переговоры с капитаном.

— Мои условия просты, как швартовый узел, — объяснил он бразильцу. — Ты даешь согласие служить нам или отправляешься кормить акул вслед за теми, кто, по глупости своей, оказывал нам сопротивление.

Благородство, проступавшее в тонких чертах лица капитана, мудро соединялось в нем с благоразумием, именно поэтому он ответил:

— В нашей ситуации большей справедливости ожидать трудно, сеньор офицер.

— А яснее выражаться ты не умеешь?

— Яснее не получится, пока вы не изложите свои собственные условия нашего сотрудничества.

— Какие еще, к чертям собачьим, условия? Мы конфисковываем твою шхуну, чтобы до прибытия в Аргентину она служила нам плавучим офицерским отелем. Или плавучим борделем.

— Это ваше решение, капитан, — едва слышно пробормотал Манеас, что тотчас же было истолковано Алькеном как непонимание капитаном «Императрис» всей глубины его замыслов.

— Вы с ним не согласны, капитан?

— Подводники нуждаются в свежем океанском воздухе. На вашем месте я, очевидно, поступил бы точно так же.