Пока Тамсин молча смотрела на него, он вытащил из стопки кусок льняного полотна и начал вытирать густую копну ее волос.

– А теперь давай-ка оденем тебя. Хелен страстно желала посмотреть, подойдет ли тебе ее платье.

– Должно, – сказала Тамсин, выглядывая из-под полотенца. – Похоже, размер у нас одинаковый.

– Мама предложила Хелен отдать тебе некоторые из ее лучших платьев и других вещей, а себе заказать новые.

– Отдать мне хорошие платья? Такие красивые наряды просто отдать мне? Я… это… это очень мило с ее стороны.

– Я сказал ей, что это хорошая мысль. Насколько я помню, – сказал Уильям, – тебе очень нравятся дорогие, красивые вещи и всякие безделушки.

– Не очень, – пожала плечами девушка.

Уильям улыбнулся про себя.

– Пусть так. Зато Хелен понравилась эта идея. Она проявляла всегда так мало интереса к своей внешности… Думаю, мама была рада видеть, как она сияла сегодня.

– Но она красавица и одевается как принцесса.

– Сейчас она одевается скромно по сравнению с тем, что привыкла носить, – заметил Уильям. – Хелен думает, что она уродлива.

– Из-за оспинок на лице?

Он утвердительно кивнул.

– Она не выходит из дома без крайней нужды, а когда выходит, обязательно надевает траурное платье с вдовьим покрывалом и вуалью. Она редко выходит к посетителям. Я был рад видеть, что ты ей сразу понравилась. – Он взял из стопки еще одну большую льняную простыню и поднялся на ноги. – Готова?

– Да. Отвернись, – сказала она, но в этом не было необходимости, потому что Уильям уже развернул полотно и, держа его в вытянутых руках, стоял, отвернувшись от нее и закрыв для надежности глаза.

Послышались всплески, бульканье, и мужчина почувствовал, как она взяла ткань из его рук. Секунду спустя он открыл глаза и увидел, что она стоит возле него, плотно обернувшись льняным полотном и оставив обнаженными только плечи и руки.

Он не мог отвести от нее глаз. Она была прекрасна, как языческая богиня. От порозовевшей кожи исходил аромат роз, щеки раскраснелись, глаза сияли, как зеленое стекло в витрине, сквозь которое просвечивает солнце.

Сердце Уильяма замерло, его естество снова упрямо дало о себе знать. Казалось, он вновь превратился в зеленого юнца, не способного владеть собой.

– Нам нужна расческа, – проговорил он нетвердым голосом.

Тяжелая масса великолепных черных локонов опускалась ниже пояса. Развернувшись на каблуках, Уильям направился к кровати. Он растерянно смотрел на вещи, которые разложила Хелен, и пытался найти среди них расческу. Уильям не знал толком предназначение некоторых предметов, но расческу из гладкой слоновой кости он обнаружил без труда. Обернувшись, он увидел, что Тамсин стоит рядом с ним, у кровати, придерживая спадающую с тела ткань и с любопытством разглядывая черное платье.

Фактически он уже видел многие части этого великолепного тела. Он вспомнил крепкую стройную ногу в полумраке кибитки, изумительно красивые плечи и лицо, окутанные паром холмики грудей в вырезе блузки. Эти видения всегда заставляли его кровь быстрее бежать по жилам, однако осознание того, что сейчас рядом с ним стоит обнаженная, теплая и желанная женщина, которую отделяет от него лишь тонкое льняное полотно, вызвало в нем непреодолимое желание отбросить эту последнюю преграду и заключить ее в свои объятия.

Господи боже, думал он. Она, его жена, стоит у его постели. Каким же дураком он был, что женился только по цыганскому обычаю да еще пообещал быть целомудренным. Честь боролась в нем с вожделением. Он перевел дыхание и вручил ей расческу.

Тамсин села на край кровати и погрузила зубья из слоновой кости в волосы, но они вскоре застряли, зацепившись за маленькие узелки. Она пыталась распутать их, закусив от усердия нижнюю губу. Время от времени она что-то сердито бормотала. Судя по тону, а также по тому, что Уильям не разобрал ни слова, она ругалась по-цыгански.

– Дай мне, – вздохнув, сказал Уильям и опустился рядом с ней на кровать. Он разделил ее волосы на пряди, а потом начал расчесывать по очереди каждую прядь, терпеливо распутывая узелки руками.

Тамсин откинула голову назад и издала слабый стон. Уильям предпочел бы, чтобы она этого не делала, потому что его мужское естество и так было напряжено до предела. Тем не менее он продолжал расчесывать, распутывать, освобождать густые пряди с поистине ангельским терпением.

– Когда Хелен была ребенком, я часто расчесывал ей волосы, они почти такие же кудрявые, как твои, но сейчас спрятаны под маленькими шапочками, которые она носит, – заговорил он. – Только у мамы хватало терпения расчесывать кудри Хелен, но когда мама занималась с малышом Джорди, это делал я. Мы сидели рядышком, как сейчас с тобой, и я рассказывал ей разные истории. – Он рассмеялся своим воспоминаниям.