И тут неожиданно заработала линия связи:

– Капитан Дерьмо-пайл…

Ник Саккорсо. Ну конечно же, он.

– Ты побит, Дерьмо-пайл. Помни это. Я тебя предупредил…

Энгус чувствовал, что Ник попросту смеется над ним

Неожиданно, не произведя больше ни одного выстрела, «Мечта капитана» сошла с огневой позиции и, изменив курс, начала удаляться.

Не веря своим глазам, Энгус прилип к экранам На таком расстоянии визуальная информация не гарантировала уверенности, но все датчики согласованно подтверждали: «Мечта капитана» повернулась к нему спиной. С насмешливой небрежностью корабль Ника ускользнул за пределы видимости, словно не интересуясь больше оставшимся позади побежденным врагом.

Энгус чувствовал себя так, словно его бросили на необитаемом астероиде. Во второй раз он совершенно не понимал, почему еще жив.

Создавалось впечатление, что система жизнеобеспечения «Красотки» работает не лучшим образом. Рот Энгуса был полон песка. Так же, как и голова. Ты побит. Он не чувствовал больше гнева. Помни это. У него не было больше надежды. Я тебя предупредил. Он чего-то лишился – потерял нечто, без чего не знал как жить. Его корабль получил повреждения. От Станции его отделяли двенадцать часов лета на полной тяге, но ему повезет, если удастся вернуться и за тридцать шесть.

Мори Хайленд находилась в своем кресле, слепая и безучастная ко всему.

Он не мог надеяться привести «Красотку» в порядок. Хорошо, если удастся дотащиться до Станции. Чтобы починить корабль, нужны деньги, а чтобы добыть деньги – исправный корабль. Из этой западни не было выхода. Все равно, как если бы его высадили и бросили на безлюдном астероиде.

А виновата, конечно, Мори. Ничего подобного не случилось бы с ним – и с его кораблем, – не воспылай она страстью к Нику.

И все же он не чувствовал гнева.

Ему хотелось впасть в ярость. Но раз уж не удавалось и это, может быть, удастся кое о чем подумать.

Он долго всматривался в экраны, а потом нажал кнопку параллельного контроля и вернул Мори способность двигаться.

Пытаясь разозлить себя, он не смотрел на нее, а с тупым, болезненным упорством гадал, много ли она помнит, много ли знает о том, что случилось. У нее был приступ гравитационной болезни, голос Вселенной отдал ей приказ на самоуничтожение, когда он пустил в ход зонный имплантат. Пребывала ли она все это время в беспамятстве? Или сохраняла способность видеть, воспринимать, понимать?

Она судорожно дернулась в кресле, пытаясь расслабить сведенные мышцы, и подалась к приборной панели. На бледном лице появилось сосредоточенное выражение. Постепенно сменившееся ужасом – знакомым ему ужасом.

– Это сделала я? – почти беззвучно прошептала она.

Ему следовало не разубеждать ее, оставить в уверенности, что так и было. Что бы он с ней ни сделал, ничто не причинило бы ей большей боли. Разумеется, она боялась его, испытывала к нему отвращение, ощущала свое бессилие – но такое бессилие, такой страх перед собой, такое отвращение к себе были гораздо хуже. Все равно, как если бы она поняла, что нуждается в том, что он с ней делает, и любит это.

Она заслужила такое наказание.

Но он не мог обойтись с ней так, хотя понятия не имел, почему. Часть его сознания еще измышляла ответ, который оставил бы ее с чувством вины и боли, однако слова прозвучали помимо его воли:

– Это сделал Саккорсо. Подстроил ловушку: никакого грузовика с Земли не было. Мы получили повреждения.

Какие именно, она могла узнать из показаний приборов.

Несколько мгновений Мори молчала: чувство облегчения оказалось столь сильным, что лишило ее способности мыслить Затем она нахмурилась и, старясь, чтобы голос звучал нейтрально, спросила:

– Почему мы живы?

Энгус пожал плечами, словно это он был беспомощным.

– Он отпустил нас.

Некоторое время Мори пыталась осмыслить услышанное. Даже в ее состоянии можно было понять, что это какая-то бессмыслица. Ник совершил нападение чтобы убить Энгуса? Так почему не добил? Подстроил ловушку, чтобы спасти ее? Так почему стрелял, рискуя ее жизнью?

Однако – Энгус безошибочно понял это по выражению ее лица – к какому-то выводу Мори все же пришла

Осторожно прочистив горло, она сказала:

– Ты побит.

– О, да.

– Он побил тебя.

– Да.

– Тебе повезет, если ты сможешь дотянуть до Станции.

Сами по себе эти слова были яростными, почти мстительными. Мори могла бы злорадствовать, но злорадства в голосе не слышалось. Слова звучали сдержанно, невыразительно, как всегда с оттенком печали.

Силясь привести себя в ярость, Энгус прорычал:

– Гордишься им, да? Считаешь этого поганца героем? Побил меня! Считаешь минуты до того момента, – ему никак не удавалось подобрать достаточно сильное выражение, – когда завалишься с ним в койку?!