Шрифт:
– Вас что-то позабавило, принцесса?
Девушка вздрогнула от неожиданности. Оказалось, Что она, размечтавшись, улыбнулась своим мыслям.
– Нет, капитан. Но вы напрасно думаете, что сумеете скрыться от моих родственников. Они в любом случае вас найдут, и вы очень пожалеете о содеянном.
Капитан нахмурился и проворчал:
– Монтгомери уже заставил меня пожалеть… о многом.
И теперь настало время отплатить ему тем же. Элиза поняла, что на сей раз ей лучше промолчать.
К вечеру, как и предсказывала Элиза, разразился шторм. Девушка весь день провела в одиночестве, но капитан все не появлялся. Чтобы хоть чем-то заняться, она принялась расхаживать из угла в угол. Затем попыталась уснуть, но безуспешно. Покинуть же каюту она не решилась, потому что не знала, как к ней отнесутся матросы. К тому же ей не хотелось раздражать капитана, а он «советовал» не подниматься на палубу.
Поначалу ее вполне устраивало одиночество, но час проходил за часом, и в какой-то момент Элиза вдруг поняла, что ждет возвращения красавца француза. «Но почему же я жду его?» – спрашивала она себя. В конце концов, Элиза решила, что ждет вовсе не капитана – просто она проголодалась, а ужин должны были принести лишь после его прихода. Да-да, конечно же, она ждала ужин, за который уже заплатила драгоценностями Филомены.
Наконец раздался стук в дверь, и в каюту вошел матрос с подносом в руках. Он тотчас же начал накрывать на стол, затем наполнил вином два больших бокала. Капитан же все это время стоял в дверном проеме и молча наблюдал за девушкой. «Как странно, – думал он, – я представлял ее совсем другой… Во всяком случае, она совершенно не похожа на ту Филомену Монтгомери, о которой мне рассказывали. Почему же эта девушка держится с таким достоинством? Ведь она – дочь Монтгомери и, следовательно, должна вести себя совсем иначе…»
Жан Люк приблизился к девушке и, нахмурившись, проговорил:
– Надеюсь, ужин понравится вам, мадемуазель.
Элиза окинула взглядом стол, затем посмотрела на капитана:
– Скажите, почему вы хмуритесь? Хотите испортить мне аппетит своим видом? Может, вы на меня сердитесь?
– Нет, разумеется.
– От вашего взгляда, сэр, может свернуться молоко в вымени коровы.
Его губы тронула улыбка.
– Что ж, возможно. И все же я не сержусь. Пожалуйста, мадемуазель…
Элиза искренне удивилась, когда Жан Люк отодвинул стул, предлагая ей сесть. Встревоженная его странным поведением, девушка робко подошла к столу.
– Садитесь же, мадемуазель. – Капитан кивнул на стул.
Элиза села и протянула руку к бокалу с вином. Она старалась не смотреть на красавца француза, однако чувствовала его близость и почему-то ужасно волновалась.
Жан Люк по-прежнему стоял у стола. Словно завороженный, он смотрел на губы девушки – в этот момент она подносила к ним бокал с вином.
Боже, как она хороша!
Разумеется, он сразу же заметил, что его пленница довольно привлекательная девица. Но лишь сейчас он понял, что Филомена Монтгомери – настоящая красавица.
Глядя на сидевшую перед ним девушку, он вдруг вспомнил о прошлом – на него нахлынули воспоминания, которые, казалось бы, были надежно спрятаны в глубинах сознания.
Жан Люк прекрасно понимал, что этого делать не следует, но все же, не удержавшись, протянул руку и провел тыльной стороной ладони по щеке Элизы.
Ее реакция была мгновенной.
Вскочив со стула, она отступила несколько шагов и с возмущением в голосе проговорила:
– Что вы себе позволяете, сэр?
Жан Люк с усмешкой ответил:
– Вы ведете себя так, будто я приставил нож к вашей изящной шейке.
Элиза пристально взглянула на француза; в этот момент она забыла о своем страхе.
– Ваши шутки неуместны, сэр. И я не понимаю, чего вы от меня хотите.
Он стиснул зубы.
– Я вижу, что вы боитесь, мадемуазель, но чего именно? Моей жестокости – или проявления нежных чувств?
– И того и другого, капитан.
Люк вздохнул и проговорил:
– Садитесь, мадемуазель. Я не собирался пугать вас. Вы честно заплатили за ужин, и мне не следовало мешать вам. – Заметил, что она колеблется, он указал на стул и добавил: – Пожалуйста, садитесь.
Но она села лишь после того, как капитан отошел от стола. Устроившись на сундучке, он какое-то время молча наблюдал за Элизой. Потом вдруг сказал:
– Помнится, вы заявили, что не боитесь меня. Значит, все-таки боитесь?