– Никогда не представляюсь женой! Никогда, поверьте. И зачем мне результаты чужого обследования?

– Врете много. Доктора в глаза не видали, документы тоже, Антону – не жена, и вообще он и слыхать не слыхивал о женитьбе на вас… Только кто же тогда зарегистрировал брак первого апреля?

Ксения напряглась:

– Ну очень сложно объяснить.

– Зато мне все понятно, – неожиданно выпалила я. – Узнали от онколога, что Никита выздоровел.

– А он был болен? – тихо поинтересовалась Ксюша.

– Вот эти примочки оставьте для следователя, – фыркнула я. – Великолепно знали: у Соловьева рак.

– Нет, – потрясение покачала головой Ксюша. – Впервые слышу.

– Да ладно. Давно в курсе, поэтому и поспешили расписаться с Антоном, чтобы иметь право на деньги. Тоша вроде не от мира сего, но черт его знает, как поступит, если получит капитал.

– Глупости, – взвизгнула Ксюша. – Бред сивой коровы!

– Кобылы, – поправила я.

– Что?

– Бред сивой кобылы, а не коровы…

Ксюша закусила губу, потом спокойно сказала:

– Все понятно, вы – ненормальная, сбежали из психушки. По вас поднадзорная палата плачет!

– А вас ждет не дождется камера смертников Бутырского изолятора, есть там такое милое местечко в Пугачевской башне.

– Почему? – оторопела Ксюша.

– Потому что вы – безжалостная убийца. Сначала подстроили автомобильную аварию и убрали Веру. Потом отравили Никиту и сумели свалить все подозрения на Альбину. И ведь как хитро придумали, вроде вам от кончины Соловьевых никакой выгоды: гражданская жена никаких прав на имущество не имеет. Но брак-то оформили по всем законам!

– Ты с дуба упала, идиотка, – прошептала Ксюша, зеленея на глазах, – в первый раз такую чушь слышу.

Я взяла телефон.

– Куда ты звонишь?

– В милицию, следователю Куприну, пусть приедет и сам разберется, что к чему!

– Не надо, пожалуйста, не надо…

– Если ты никого не убивала, то и бояться нечего, – отрезала я, тыча пальцем в кнопки.

– Но тогда придется рассказать Антону обо всем, – заплакала Ксюша.

– Об убийстве?

– Да нет, о свадьбе!

– Хочешь сказать, что он не знает о бракосочетании?

– Именно.

– Однако, – ехидно пропела я, – ты внесла его в зал регистрации в глубоком наркозе? Или он был в состоянии гипнотического транса?

– Он там вообще не был, – выпалила балерина.

– Как это? – изумилась я. Ксюша шумно высморкалась.

– Ладно, слушай. Глупость, конечно, получилась.

Сколько Ксения себя помнит – ей не везло. Сначала с родителями. Папа-дирижер и мама-певица твердо решили, что дочь должна стать балериной. Особых данных у девочки не наблюдалось, но блат – великое дело, и Ксюша попала в хореографическое училище. Впрочем, подобных ей “позвоночников” оказалось в доме на Третьей Фрунзенской улице много. Дети высокопоставленных родителей, отпрыски “своих” из мира искусства… Но были и другие, талантливые девочки и мальчики, выдержавшие совершенно честно огромный конкурс. И вот с ними-то педагоги занимались рьяно, порой не жалея своего свободного времени, понимая, что именно эти “гадкие утята” вырастут со временем в лучших лебедей балета. Так что в училище Ксюшу не выделяли, но выучили. Педагоги прославленной на весь мир кузницы хореографических кадров высокопрофессиональны, а научиться исполнять классические танцы может любой.

Потом папа нажал на все кнопки, и Ксюша попала в Большой театр, где ее задвинули в последний ряд кордебалета. Так девушка начала карьеру. Ничего, кроме разочарования, работа не приносила. Ксюша автоматически выполняла па, отточила технику, но не более того. Сольную партию не предложили ни разу.

Кое-кто из ее товарок, не слишком преуспевших в балеринах, променял карьеру на семью. Девочки выскочили замуж, растолстели, нарожали детей и навсегда расстались с карьерой танцорок. Кое-кто подался в танцевальные ансамбли, где требования, предъявляемые к солистам, были не столь строги, как в Большом театре. Начали плясать “Русскую” с балалайкой и объехали весь мир с гастролями.

Но Ксюше и тут не повезло. Папа-дирижер и слышать ничего не хотел о какой-нибудь “Березке” или “Ритмах планеты”. Стоило Ксюше заикнуться о намерении пойти на просмотр в ансамбль, как отец хватался за валидол и кричал: “Дочь Новосельцева никогда не станет плясать в ресторане”.

Почему в ресторане? Отчего Зал имени П.И. Чайковского, где чаще всего выступали ансамбли, казался папе кабаком, не знал никто, но уйти из Большого он дочери не позволил.

Не лучше обстояло дело и с надеждами на личное счастье. Стоило появиться какому-нибудь кавалеру, как мамочка-певица мигом накрывала стол, заставляя его разнообразными блюдами домашнего изготовления – кулебяками, салатами, заливными и желе.

Радушно наполняя тарелку гостя, она начинала милый разговор, сильно смахивающий на допрос. Сколько лет? Какая квартира? Большая ли зарплата? Каковы перспективы на работе? Кто родители? Где расположена дача? Как правило, юноши, подвергшиеся этой “процедуре”, больше никогда в дом не приходили и порывали с Ксюшей какие бы то ни было отношения. Девушка пыталась скрыть от любящей мамочки ухажеров, но не тут-то было. У Варвары Андреевны повсюду находились шпионы, доносившие на Ксению матери. Узнав, что Ксюшенька завела роман, мать категорично требовала: “Приведи кавалера в дом!”