Крохин поклонился ему в знак согласия.

На лестнице Иосиф Антонович встретил Станислава и спросил у него:

— Что случилось?

— Барин умер! — ответил Станислав.

— Я не про то спрашиваю! Что случилось с тем человеком, которого я поручил тебе?

Станислав вытаращил удивленные глаза на Пшебецкого.

— С каким человеком?

— Ты разве не помнишь? Сегодня.

— Ничего не помню.

— Так! — протянул Иосиф Антонович.

Больше он Станислава не спрашивал: брат Иосиф сразу понял, в чем дело, и теперь уже не сомневался, что тут вмешались недруги иезуитского ордена.

Пшебецкий надел шляпу и вышел, а на верхней площадке на лестнице стоял Крохин, который слышал его короткий разговор со Станиславом, и, улыбаясь, поглядел брату Иосифу вслед.

В течение дня несколько раз призывала сиделка Трофимова к больному, лишь только тот начинал холодеть. Степан Гаврилович возобновлял свои пасы, и больному становилось лучше.

Наступил вечер. Трофимов не отпустил Варгина и оставил его, уговорив ночевать у себя.

Вечером, после значительного промежутка времени, сиделка опять потребовала Трофимова, потому что больному снова сделалось худо.

Степан Гаврилович пошел, но едва держался на ногах от усталости; он был заметно бледен, и эта усталость лишила его уверенности в своих силах. Подходя к постели больного, он уже чувствовал эту неуверенность, но преодолел ее и, собрав всю, что оставалась у него, энергию, вытянул руки и стал двигать ими.

Сиделка, привыкшая уже к тому, что сейчас больной начнет согреваться, держала его за пульс, чтобы дать знать Трофимову кивком головы, когда появится действие магнетизма.

Трофимов добросовестно водил руками, сиделка, однако, была неподвижна.

Степан Гаврилович так и ожидал этого. Он ослабел и с ужасом должен был признать, что слабость его может быть губительна для больного.

— Неужели ничего? — шепотом спросил он у сиделки.

Та покачала головой и прошептала:

— Ничего… холодеет по-прежнему…

Трофимов сделал последнее усилие, напряг все свое существо, но это не помогло.

Делать было нечего. Степан Гаврилович подошел к больному, взял его руку и не мог различить пульса. Он приложил ухо к груди молодого человека, и ему показалось, что сердце не бьется. Больной — бледный, холодный — лежал недвижимый, как мертвец.

Трофимов опустил голову.

— Ослабел! — прошептал он. — Слишком многое взял на себя! Кажется, все кончено! — обратился он к сиделке, и в его голосе послышалась такая скорбь, такая тоска, что сиделка с искренним сожалением поглядела на Трофимова.

— Вы передохните немного! — посоветовала она. — Может быть, силы вернутся к вам.

Трофимов отрицательно покачал головой.

— Нельзя ли послать за другим доктором? — предложила сиделка.

Трофимов улыбнулся.

— В Петербурге нет доктора… мало того, я думаю, нет человека, — проговорил он, — который заменил бы меня в данном случае. Смерть этого больного на моей душе, и некому помочь, разве если совершится чудо и будет оказана помощь свыше, потому что человеку не дано воскрешать мертвых.

— Так он мертв, по-вашему?

— Кажется мне! Я боюсь этого!

— Чего вы боитесь? — раздался в это время голос в дверях, и фигура Крохина показалась на пороге.

Трофимов кивнул ему и показал глазами на больного.

— У меня не хватило сил поддержать его! — проговорил он. — И молодой человек умирает, если уже не умер!

Скромный, почтительный и, скорее, робкий Крохин вдруг, к удивлению Трофимова, преобразился весь: стан его выпрямился, и он быстро шагнул к постели, положил руку на сердце больного, выждал немного, затем поспешно обнажил ему левый бок и стал проводить над ним рукой.

Крохин одними глазами показал Трофимову на руку больного, и тот понял, что должен взять ее, чтобы следить за пульсом.

Взяв руку больного, Степан Гаврилович с радостным изумлением сейчас же заметил, что слышит, как бьется пульс.

Трофимов и не подозревал до сих пор, что Крохин обладает силой в той степени, в какой она нужна была тут. Но результаты были налицо, пульс поднимался и рука согревалась.

Крохин дотронулся до лба больного и спросил его по-французски:

— Ты будешь жить?

— Да! — ответил больной.

— Что для этого нужно сделать?

— Дать мне вина…

— Скорее вина! — сказал Крохин.

— Оно готово, здесь! — ответил Трофимов, а сиделка в это время налила уже в рюмку вина и подала ее Крохину.

Тот осторожно по капле стал вливать вино между стиснутых зубов больного и, влив ему полрюмки, отдал рюмку назад сиделке, проговорив:

— Довольно!

Прошло минут десять, показавшихся всем присутствующим целою вечностью. Они стояли, затаив дыхание, и следили, какое действие произведет вино на больного.