– Это моя мама орет, – с гордостью сообщил малыш, – у нее голос чисто ревун, с одного берега реки на другой докрикивается.

Я потрясла головой. Мальчик был одет в черные штанишки, того же цвета пуловер, а волосы скрывала темная вязаная шапочка.

– Это твоя мама вопит? – уточнила я.

– Ага, меня кличет. Слышишь?

– С какой стати она орет «Аллах акбар»?!

– Чего? – не понял малыш. – Хакбар? Это кто?

Она меня подзывает, дочку свою, слышите: «Алла, Алла». Я – Аллочка.

– Ты девочка?

– Ага.

– А почему в брюках? – глупо спросила я от растерянности.

– Не знаю, так одели.

– Да еще во всем черном, – бормотала я, наблюдая, как к бабе, покрасневшей от натуги, подбегает милиция.

– Мы едем тетю хоронить, – словоохотливо, совсем по-взрослому стала объяснять девчушка, – она померла от болезни. Сами мы живем в Борске, теткин дом в Кутьевске, пересадка в Москве, на вокзал шли, только я на бабку с игрушками засмотрелась, мамину руку отпустила.

– Стой, падла, – неслось над станцией.

– Офигели, дурни!

– Где пояс?

– Спасите, раздевают!

– Мама, – завизжала Аллочка и помчалась к бабе в черном, которой уже заломили руки менты.

Я в легком обалдении пошла по лестнице вверх.

Ну и ну, прокомментировать данную ситуацию не могу никак.

Олеся, открыв мне дверь, удивилась:

– Опять вы?

– Я.

– Вернулись?

– Верно подмечено.

– Зачем же? Забыли у нас чего?

– Забыла.

– И что?

– Спросить одну ерунду.

– Господи, – всплеснула руками Олеся, – ну неужели не понятно? Моя сестра пережила тяжелый стресс, а вы опять с расспросами! Дайте ей в себя прийти.

– Вы, очевидно, более крепкая, чем Ксюша, – ехидно улыбнулась я, – вам досталось не меньше, а выглядите вполне веселой и здоровой.

– Вы о чем? – насторожилась Олеся.

– На мой взгляд, отмывать лестницу и стены от крови так же трудно, как и тащить тело за ноги, – заявила я.

Олеся ухватилась за косяк.

– Что за чушь вы несете? Уходите.

– К вашему огорчению, я знаю все.

– О чем? – дрожащим голосом осведомилась Олеся.

– О доме свиданий, Саше-стилисте, поставлявшем вам клиентов, о черном ходе из «Паоло», в общем, о многом.

Лицо Олеси потемнело.

– Э… но… хотите денег?

– Нет.

– Мы хорошо заплатим, в валюте.

– Доллары мне не нужны.

– В евро.

– Вы не так поняли, мне ничего не надо.

– Ладно, тогда в рублях, нет проблем, – быстро пробормотала Олеся, – только в обменник смотаюсь.

– Речь идет не об оплате моего молчания, – заявила я, – если не хотите, чтобы все выплыло наружу, ответьте на несколько вопросов, но честно, больше не позволю водить себя за нос, ясно?

– Да, конечно, – засуетилась Олеся, – вы входите.

Меня снова провели на кухню и оставили одну.

Часы, висевшие на стене, мерно отщелкивали минуты. Сначала я сидела спокойно, потом заволновалась.

Куда подевались хитрые девицы? Может, они потихонечку убежали из дома?

И тут вошла Ксюша.

– Вы хотели о чем-то меня спросить? – холодно поинтересовалась она.

– Что говорила Людмила перед смертью?

– «Яна, Яна, Яна…»

– Больше ничего?

– Нет.

– Похоже, вы лжете.

– Я всегда говорю правду.

– Это смешно.

– Вы полагаете? На мой взгляд – нет.

– С кем встречалась у вас Людмила?

– У нас?

Тут даже Олеся поняла, что Ксюша ведет себя глупо.

– Мы ничего ведь плохого не делали, просто помогали тем, кто любит друг друга!

Ксюша зыркнула на разболтавшуюся сестричку, но ничего не сказала.

– Людмила приходила сюда не часто и пользоваться квартирой начала недавно, – продолжала Олеся.

Я обрадовалась, кажется, девицы решили стать откровенными.

– Попытайтесь вспомнить, что она бормотала, когда вы тащили ее?

Ксюша нахмурилась:

– Сначала стонала, потом завела: «Яна, Яна, Рома, у Ромы, Яна, Яна». Собственно говоря, это все, она твердила на разные лады два имени: Яна и Рома.

– Кто такой Роман? – в нетерпении воскликнула я.