Зерна с веселым дробным стуком тонкими струйками посыпались из ладоней Хамира на медь, раскатились по коврам. Некоторые, отскочив, попали в бассейн.

Хамир принялся обходить столы, разглядывая получившиеся россыпи с одной и с другой стороны, что-то бормоча себе под нос. Остальные ждали его выводов, изредка вставляя в его бормотание непонятные Конану фразы:

«Планета войны во втором доме, следовательно, этот рисунок надо рассматривать со стороны заката…»

«В этот год гадание на урожай выпало на пятый день ущерба, значит, все упавшие зерна надо толковать в обратном смысле…»

«В воду упало десять, пятнадцать и тринадцать, это скверный знак для пшеницы, но лишь на третий год и то, при внезапной новой женитьбе повелителя…»

Одно бобовое зернышко подкатилось прямо под ноги Конану, остановившись у самого его сапога. Оно легло точно в раскрытый клюв ласточки, вытканной на ковре, и Конан улыбнулся. «Как бы ты истолковал это, почтенный Хамир?»— пробормотал он. Как ни тихи были его слова, их услышал Магриб, стоявший в пяти шагах от киммерийца.

— О чем ты говоришь, мой ун-баши? Твои глаза орла увидели что-то, что пропустили мы?— живо обернулся он к Конану.

Тот двинул подбородком, указывая на зерно.

— Подойди-ка сюда, Хамир,— позвал Магриб.— Что ты на это скажешь?

— Скажу, что ты был прав, говоря о птицах по второму году. Следует беречь весенние посевы.

Он двумя пальцами поднял зерно к подслеповатым глазам.

— Да, да, оно еще и с трещиной!— Он обернулся к хозяину дома и весело сказал:— Твой ковер тоже стремится принять участие в гадании, почтенный Бахрам. Может, он волшебный? А это зернышко надо посадить и посмотреть, прорастет ли оно…

— Ты неистощим на шутки, о, прозорливый и остроумный Хамир!— отозвался Бахрам с фальшивой улыбкой, не слишком удивившей Конана после вчерашнего рассказа Фейры.

— У меня есть подходящий горшочек, мне привезли его из Вендии, страны факиров. Если что-то не прорастает в нем, значит, оно не прорастет нигде.

В саду послышались шаги, и у калитки появились Харра с Альмидом и Закиром, братьями-близнецами. Конан с облегчением отсалютовал, передавая серебряную саблю Закиру, вставшему на его место. Тот ответил таким же салютом, скрестил свой клинок с клинком брата, и стражи замерли живыми изваяниями.

Выйдя из сада, Конан объявил:

— Я ложусь спать. Если ничего не случится, разбуди меня, когда солнце сядет на верхушки тех карагачей.

— Ладно,— с готовностью ответил Харра и добавил: — Только вот…

— Что?— нахмурился Конан, отлично знавший, что означает это «ладно, только вот».

Хорошо изучив крутой нрав своего ун-баши, Харра любое возражение начинал с согласия.

— Ну, говори, чего ты хочешь?

— Да я обещал ребятам город показать… И скучно им, и впервые здесь все. Растрясли бы немного кости, глядишь, повеселее бы стали, а?

Конан и сам подумывал, что пора его соколам немного проветриться, а то как бы и впрямь не закисли от скуки и безделья. Самым старшим в его отряде был двадцатипятилетний Фархуд, ибо ун-баши отбирал себе парней молодых и сильных. Уныние однообразного караула и ежедневные тренировки в качестве единственного развлечения могли привести к взрыву. И так во время вчерашнего купания Хасим и Альмад, увлекшись, едва не утопили Фархуда.

— Нергал с тобой, хитрая ты рожа. Бери половину отряда, и идите, развлекайтесь. Но чтоб к вечеру все были в казарме, неважно, сколько вы там выпьете, хоть по бочонку на брата!

— За этим я прослежу, не тревожься,— поспешил его заверить обрадованный Харра. — Ихор тебя разбудит, он только что ловил за озером сусликов, попал в нору и вывихнул ногу. Пусть сидит теперь дома, вперед умнее будет.

— Начинается,— проворчал Конан.— Сейчас я ему вправлю кое-что вместо ноги… Где он?

— В роще, в тенечке. В холодной воде плещется, к утру будет уже на ногах. Иди лучше, ложись. Мне все равно еще третью стражу разводить.

— Угу,— кивнул ун-баши.

Добравшись до своего топчана, он заснул раньше, чем закрыл глаза.

А Харра дождался конца церемонии, располовинил отряд, определил каждому из оставшихся в усадьбе дело на вечер, велел Ихору сторожить ун-баши и, оседлав лошадей, отправился в город. С ним поехали близнецы, Фархуд, Хасим и Рустад.

Они ехали не торопясь, поскольку до вечернего закрытия ворот было еще много времени, а Харра заявил, что не пристало им, воинам владыки, нестись к веселым кварталам Хоарезма сломя голову. Всему свой черед. Отряд ленивой рысью трусил по дороге, обгоняя пешеходов и медлительные караваны, бесконечной чередой бредущие к Восточным воротам.