В романе «Закон крови» дано описание загонной охоты, правда, не на мамонтов, а на лошадей:

...Близился рассвет. Табун отдыхал вблизи ольшаника. Корма было вдосталь, травы сочны и вкусны. Время от времени раздавалось пофыркивание, а вот — иной звук: поздний жеребенок снова добрался до материнского соска. Лошадям снились свои сны; в них были и родной материнский запах, и нежное щекотание соска под губами новорожденного сына, и вкус травы — то горчащий, вяжущий, то острый,кисловатый, и призывное ржание жеребца, и упругий трепет кобылицы... И еще были в этих снах страх и паника, медленный бег на месте, когда знаешь, что не спастись от этого воя, горящих глаз, клыков, превращающихся в двуногих с их острыми палками, с их страшным союзником — жгучим цветком.

Вожаком табуна был десятилетний жеребец,— умный, опытный, в годах, но еще не старый, еще полный силы. Не раз, и не два спасал он свой табун не только от волков, но и от двуногих, — проклятых тварей, покоривших, призвавших себе в помощники самого страшного врага всего живого: жгучий цветок, тот самый, что возникает из ничего и стремительно растет, уничтожая не только зелень, не только все другие цветы, но и все, чего коснется его жаркое и удушающее дыхание.

Вожаку не спалось. Ему было тревожно, как никогда прежде. Он сделал все правильно: одним из первых привел свой табун на новые пастбища, так, что им достались самые свежие, самые сочные корма. Так, что они первыми уходили на еще не тронутые поляны... Все правильно! И все же он чувствовал, что сделал самую страшную ошибку в своей жизни. Роковую ошибку!

Здесь, на новом пастбище, было сытно, спокойно, привольно. Все хорошо, кроме одного: ЗАПАХ ДВУНОГИХ! Он преследовал повсюду, им веяло из ольшаника, слева, от сосен, справа, снизу... Отовсюду! И, как всегда, к запаху двуногих примешивался раздражающий ноздри, ненавистный запах жгучего цветка. Вожак понимал: нужно уходить! Хотя бы и туда, где травы не так сочны, где...

То, что последние дни только щекотало и раздражало, вдруг заполнило собой ноздри, стало нестерпимым. Из ольшаника! И— крики, грохот...

Вожак всхрапнул, прокричал тревогу и первым ринулся вниз по склону, спасаясь от этого зловещего места.

Загон начали женщины. Самые молодые, обнаженные, в каждой руке— по горящему факелу. Они бежали, приплясывая, они размахивали факелами, они кричали:

— Ой-ей-ей-ей!

— Эй-ей-ей-ей!

— Э-гей-гей-гей!

— О-го-го-го!..

Они сами превратились в кобылиц, —молодых, разгоряченных. И мчались за ними жеребцы, — несколько молодых охотников; тоже голые, тоже— с горящими факелами в руках.

— Ой-ей-ей-ей!

— Эй-ей-ей-ей!

— Э-гей-гей-гей!

— О-го-го-го!..

Табун стремительно летел вниз по склону. Вожак знал, где нужно свернуть направо, чтобы обогнуть ельник и вырваться наверх, туда, где сейчас слишком много их сородичей, но где— простор и свобода!

Но свернуть не удалось. Началось самое ужасное: и справа, и слева местность взорвалась криками, смрадом двуногих и их ненавистного союзника! Жгучий цветок дышал своими черными, нестерпимо вонючими испарениями. И справа, и слева полетели острые палки. С предсмертным визгом рухнула под копыта своих сородичей молодая кобылица.

Оставалось одно: вперед!

Загонщики сделали свое дело: табун мчался туда, куда нужно. Теперь факелы отброшены; двуногие жеребцы настигли своих двуногих кобылиц...

Сейчас нет никакого Закона, кроме одного: настиг— твоя! Она тебе желанна и ты ей желанен! В этом нет преступления; это— часть самого Закона! Никаких запретов не было и не могло быть: в этом последнем обряде люди перестали быть людьми; они стали жеребцами и кобылицами, возрождающими гибнущий табун к новой жизни. Двуногий жеребец настигал свою кобылицу, и та подала на колени на стоптанную траву, еще горячую от лошадиных копыт. Молодые тела исступленно бились, насыщались, и не могли насытиться друг другом...

...И вот что странно: никогда, ни единого разу, ни мужчины, ни женщины так и не могли вспомнить, кого и с кем сводили эти Большие охоты!

Дрого с нетерпением ждал, когда на него, стоящего в цепи, вылетит табун.

Главное — свалить вожака!

Металка и дротик, — надежный, опробованный! — наготове.

(«— Не стискивай металку; кисть, кисть расслабь. И помни: копье — часть тебя самого...»)