Шрифт:
«А теперь прочь! На место!» — вдруг командовал Великий Чародей, и лошади поворачивали вспять. Секрет фокуса заключался в порошке, сотворенном из семени жеребца. Стоило потереть пальцами щепотку этого порошка, как призывный для кобылиц запах быстро распространялся окрест, и те послушно шли к его источнику. Но во избежание неприятностей в нужную минуту приходилось растирать пальцами другой руки порошок иного, отталкивающего свойства, перебивающий запах первого.
Вот и сейчас Омигус извлек из своей сумки полезный порошок и, высыпав большую горстку на ладонь, принялся растирать его.
Прошло немало времени, чародей уже устал от монотонных движений и начал было сомневаться в успехе затеи, как вдруг вдалеке послышалось возбужденное ржание, а вскоре — приближающийся стук копыт.
— Держи-ка.— Омигус пересыпал порошок в ладони толстяка.— Три, как я. А я пока достану одну штуку… вот …— Он развязал небольшой узелок и вытащил из него сухие листья какого-то растения. Выбрав два листика, он аккуратно упаковал остальные и положил обратно в сумку. — Опытные конокрады знают, что это такое, и платят за листы этого дерева бешеные деньги. Стоит лошади пожевать один такой лист,— а жуют они охотно, нравится им почему-то запах этой дряни,— как она становится покладистой, словно невеста в брачную ночь.
Из темноты выплыла лошадиная морда, за ней еще одна… И вскоре два купца, настоящий и фальшивый, отправились на послушных кобылах в ночное конное странствие. Они решили не ждать, прискачет или нет третья на ароматный порошок. Главное сейчас — побыстрее смыться из этих мест.
«Нет, точно, предложу ему быть моим партнером». Толстяк все больше проникался уважением к новому приятелю.
«А золотишко у него, небось, с собой,— думал тем временем маг.— За товар наверняка уже уплатили. А такие уроды всегда носят золото на себе. Завтра и проверим».
Конан опустил обнаженную девушку на холодную землю. Не мешало бы на нее что-нибудь накинуть, но под рукой ничего не оказалось.
— Конан, Конан, ты пришел,— выдавила из себя Луара и разрыдалась.
Кочевье, обозначенное в ночи пламенем догорающих шатров, осталось уже далеко позади, и можно было не беспокоиться о том, что на Конана и Луару случайно наткнутся трусливые кочевники, а также женщины, дети и старики, пережидающие в степи, пока все уляжется. Здесь Луара будет в безопасности, а он должен вернуться. Чтобы не дать Дикарям надругаться над телом Хорга, чтобы добыть лошадей и одежду для девушки.
Ки-шон помчалась за черноволосым богом со всей быстротой, на которую была способна. Но, разумеется, очень скоро она потеряла из виду слившуюся с непроглядной мглой исполинскую фигуру. Кхитаянка пошла наугад, оставляя за спиной полыхающее кочевье. То и дело она останавливалась, вслушивалась в ночные звуки, припадала ухом к земле.
Вдруг ей показалось, что кто-то рыдает. Ки-шон замерла. Да, чей-то плач доносился из темноты. И этот кто-то находился совсем рядом.
В разоренном кочевье стоял заунывный женский вой над павшими мужьями, отцами и сыновьями, тела которых сносили и укладывали рядами, готовя к погребальному ритуалу, в самом центре стойбища. Из степи с покаянно опущенными головами возвращались отсидевшиеся в безопасности кочевники.
Самые родовитые и уважаемые кочевники собрались возле тел шума-хана, Батыр-хана, Юсуп-хана и других погибших соплеменников и совещались, кому теперь быть главой племени, кому, как только соберут лошадей и рассветет, отправляться в погоню за подлым шадизарским шакалом. Хорг лежал там, где и упал, кочевники подходили, плевали на него и осыпали проклятиями. Никто из них даже не подозревал, что жизнь все еще теплится в груди кузнеца…
А тот, кого вскоре собирались преследовать охваченные жаждой мести степные воины, находился совсем близко от кочевья. Конан лежал на холодной земле, переводил дух после стремительного бега и обдумывал, как выгоднее использовать внезапность своего вторичного появления в стойбище. Чуткое ухо варвара уловило стук копыт — он становился все явственнее. «Лошадь без седока,— определил киммериец.— Идет слишком размеренно. Похоже, ведут под уздцы. Ха, как раз то, что надо…»
И действительно по степи, понурившись, брел кочевник и вел под уздцы свою лошадь. Конан выпрыгнул из засады, сбил воина с ног и сломал ему шею. Лошадь дернулась было в сторону, но рука уже мертвого хозяина удержала ее повод, который тот не успел выпустить. Киммериец привязал к себе мертвеца и взгромоздился на лошадь.
. Не люблю, когда в спину стреляют,— как бы извинился Конан перед покойником, трогая с места его лошадь.
Дети, пережившие этот день, рассказывали потом своим внукам о страшной каре, ниспосланной богами за грехи на их племя. Великан с огненным мечом на крылатом коне спустился в одну из ночей с небес и убил тех, кто забыл своих богов, погряз в роскоши и удовольствиях, тех, кто стал трусливым и глупым от лени.