Шрифт:
– Сдать оружие, продовольствие, ремни. Ждать здесь. Сейчас пришлю автоматчиков...
9.
Фон Вальдерзее покачал головой:
– И что... Их...
– Да, герр лейтенант. Их расстреляли. Перед строем. А вы как думали?
– Но... Но это же преступление...
– Особисты и комиссары настояли на расстреле. Вы же знаете, что такое НКВД?
Лейтенант откинулся на стуле:
– К счастью нет. Только слышал со слов пленных.
– Мне ничего не оставалось делать, как только выполнить приказ комиссара, - Тарасов потер покрасневшие от усталости и боли в голове глаза.
– Кстати, герр лейтенант, мы так и не узнали, что это был за генерал...
Лейтенант довольно усмехнулся:
– Не было никакого генерала. Никто из нашего командования не попадал в плен к вам. Ваши солдаты ввели вас в заблуждение!
Тарасов засмеялся:
– Значит, генеральские погоны они нашли на дороге? Не смешите меня, Юрген!
– Николай Ефимович!
– как все немцы, фон Вальдерзее с трудом произносил русский звук 'Ч'. У него получалось - 'Ефимовитч'.
– Ваши бойцы остановили тогда на дороге одиночную машину, в которой не было никого, кроме водителя, везшего вещи генерал-полковника фон Трауберга - главного интенданта корпуса. Не более.
– И на следующий день вы предприняли атаку прямо на штаб бригады, просочившись сквозь стык боевых охранений батальонов...
– Конечно! Ведь водитель запомнил место, где его остановили ваши незадачливые разведчики. Кстати, господин подполковник... Почему вы все время улыбаетесь?
– Вспоминаю, какие отборные бойцы нас тогда атаковали...
**
– Итак, товарищи политработники, приступим. На повестке дня несколько вопросов. Первый - благодушное отношение бойцов бригады к выполняемым боевым обязанностям. Я думаю, все из вас в курсе, что произошло сегодня ночью?
– комиссар бригады обвел строгим взглядом своих подчиненных. Сидели они в свежепостроенном большом шалаше. В углу трещала маленькая печечка-буржуечка, притащенная одним из отделений разведчиков. Тепла давала мало, зато дыма много. Рядовой даже сделал дощечку, которой махал как можно бесшумнее в сторону выхода. Не ахти как, но у него получалось.
– Александр Ильич, - обратился к комиссару политрук разведроты.
– Не перебивай, - обрезал того Мачихин.
– С тобой отдельный разговор. Что в других подразделениях? Такие же баптисты воюют или хуже?
Младший политрук Калиничев, военный комиссар отдельной зенитно-пулеметной бригады встал, покашливая и поправляя полушубок:
– Товарищ... Кхм... Товарищ военком, ну парни необстрелянные. Они фрица живого еще толком не видели. Добрые они, характер у нас такой, вятский...
– Не добрые! Не добрые, товарищ младший политрук! А добренькие! Над нами вся армия, да что там... Весь фронт смеяться будет! Генерала фрицевского упустили по доброте душевной. Невзрачный он показался бойцам, мать их ети за ногу да в голубое небо...
Мачихин матерился редко. Но метко. Как стрелял. Должность обязывала быть примером во всем.
– А это, товарищи политработники, ваша недоработка, что бойцы недооценивают противника. Нет. Не так. Не противника. Врага. Кто из вас был на фронте?
Несколько молча человек подняли руки.
– Деревни сожженные видели? Когда трубы, как пальцы торчат? Черные такие, богу в харю тычут. Видели?
Фронтовики кивнули.
Мачихин помолчал, обведя взглядом политруков. Потом достал из кармана смятый листок, расправил его и стал читать:
– Ефрейтор Хеккель из дивизии 'Мертвая голова' пишет свое жене: 'Скоро ты будешь иметь столько славянских рабов, сколько пожелаешь. Мы станем помещиками, у нас будет земля, столько сколько мы пожелаем'. Донесите эти слова до бойцов. Слово в слово донесите. Это приказ. Письмо это добыли разведчики младшего лейтенанта Михаила Бурдэ. В следующей ситуации. Группа товарища Бурдэ возвращалась из разведки. Проходя мимо деревни Малый Заход, они обнаружили, что на окраине села немцы приготовили виселицу. И собираются повесить двух человек. Мужчину и женщину. Бойцы младшего лейтенанта не задумались, как отделение сержанта Клепикова. Они просто открыли огонь. И отбили людей. И положили, согласно их докладу - двадцать фрицев. И никого не потеряли. Эффект неожиданности, так сказать. В кармане у одного из убитых добыли это письмо, которое я вам процитировал. Товарищи Шишкин и Гриншпун так же требовали наказания и этих разведчиков. За раскрытие бригады. И по своему были правы...
– Да что, Шишкин совсем с ума сошел, что ли?
– вскочил всегда несдержанный военком четвертого батальона.
– У него совесть есть? Это же наши! Это же советские люди!!
– А ты, товарищ Куклин, не кричи на весь лес. Особый отдел мы переубедили. На то мы и комиссары, чтобы воевать за людей не оружием, а словом, прежде всего. Но и оружием тоже, - Мачихин опять потер глаза.
– Так что, требую от вас, товарищи политработники донести эти факты до личного состава. И донести так, чтобы каждый, я подчеркиваю, каждый боец понял - зачем мы тут и с какой целью.
– Александр Ильич, что там с газетами?
– Газеты? Газеты будут вместе с продуктами. Когда наладим снабжение. Не забывайте. Мы в самом начале пути. И забота о продуктах лежит, кстати, и на нас. Помогайте командирам. Вся операция на наших плечах держится. Боец в бой идет по приказу командира и смотрит на комиссара - где он и как он. Спать - позже всех, вставать - раньше всех. Вперед идти - первому, есть - последнему. Все понятно?
– А с штрафниками что? Которые генерала упустили?
– снова подал голос Куклин.