– Гриншпун! Гриншпун!
– орал кто-то из бригадного начальства.
– Бери своих архаровцев и на левый фланг. Разведка - на левый! Политотдельцы ко мне!

– Маечхин, что ль командует?
– крикнул через грохот разрывов и выстрелов сержанту Клепикову Щетнев.
– А Тарасов где?

– А я, блять, у него вторая мама? Слышал команду? Разведка налево!

– Командир! У нас и винтовок-то нет!

– Лопатки есть, понял рядовой Кочуров? За мной!!

Клепиков вскочил и отделение рвануло за ним, выходя с линии обстрела. Немцы хлопали из винтовок и пулеметов - нет! одного пулемета! с левого, как раз фланга, тварь!
– по суматохе штабного лагеря. И не заметили в этой суматохе рывок на дурь группы пяти десантников. А они проскочили сектор обстрела и рыбкой нырнули за аппендиксовый выступ леса.

– Лопатки у всех?
– рявкнул Клепиков. И, не дождавшись, ответа крикнул:

– За мной, славяне!

Удмурт Култышев даже не улыбнулся. Не хватало смелости улыбаться.

Наконец фашистам стали отвечать наши стволы.

Клепиков упрямо полз по снегу на злые очереди немецкого пулемета. С малой саперной лопаткой в руке.

За пять метров до пулемета он приподнялся, прицелился и метнул лопаткой в первого номера.

И промазал. Лопатка вскользь звякнула по каске пулеметчика. Тот чуть привстал на локтях и зачем-то повернулся к своему второму номеру. А потом стал оборачиваться, но этой секунды ему не хватило. Сержант Клепиков уже прыгал на него, крича что-то нечленораздельное и, скорее всего, матерное.

А за ним на немецких пулеметчиков бежали четыре рядовых.

Кочуров.

Щетнев.

Кутергин.

Мельник.

Немцы не ждали броска с фланга. И это им стоило жизни. Их зарубили лопатками.

– Подавай!!
– заорал сержант на Кутергина.

Тот неумело схватил ленту тридцатьчетвертого машиненгеверка и стал ее придерживать, пока Клепиков разворачивал пулемет.

Короткими очередями Глеб стал садить по березовой роще, не видя немцев, но предполагая, что они где-то там.

– Ленту! Ленту меняй!!

– Как???
– заорал в ответ Кутергин.

– Бегом!!!!

Рядовой завозился в сумках убитых фрицев. И достал только пачку чигарет и какую-то консерву.

И внезапно, так же как начался, бой кончился. Резко так навалилась тишина. Конечно, не тишина. Только после разрывов мин и гулких хлопков карабинов и винтовок тишина показалась оглушительной.

Мимо вдруг побежали десантники.

– Клепиков? Почему ямы не роешь?
– вдруг рявкнул густым басом пробегающий мимо старший лейтенант Малеев. Сержант не успел ответить. Командир разведроты исчез в лесу.

– Фу... Фубля...
– заматерился Мельник.
– Это что было?

Потом встал, навалился на березу и сполз в снег.

Кутергин кинул ему консерву и уселся на труп немца:

– Теплый еще...
– нервно засмеялся он, сдвинув шапку-ушанку на лоб.

Немец тихо обливал дымящейся кровью из рубленных ран истоптанный - весь в гильзах - снег.

Мельник достал финку и в три движения вскрыл банку. Там внутри было что-то желто-белого цвета. Не задумываясь, он хлебнул тягучей жидкости.

– Сладко, - хриплым голосом сказал он.
– На!

И протянул банку командиру.

Тот равнодушно сделал глоток. Действительно, сладко.

В три приема они прикончили банку.

– Пить хочется...
– скрывая дрожь, сказал Кочуров.

– Сгущенка она такая, - ответил ему Кутергин. И заел сладкую липкость розовым снегом.

Кочуров прикрыл глаза и ответил:

– Чё?

– Сгущенка, говорю. Молоко сгущеное. Сладкое. Я в Москве пробовал.

Кутергина пробило на разговоры.
– Мы на ВДНХ были два года назад, в сороковом, вот тогда и попробовал.

Кусты зашевелились и оттуда вышел почему-то немец.

Парни не успели ничего сказать, как тот послушно выбросил карабин в снег и поднял руки:

– Ich bin Kommunisten!

Немая сцена длилась не меньше часа. Секунд десять точно.

После этого фрица сбили могучим ударом в спину. Старший лейтенант Малеев потер обмороженный кулак. Оглядел сцену боя и сказал только одно слово:

– Молодцы!

Потом потащил одной лапищей фрица в сторону шалашей. Немец волочился за ним ровно половая тряпка.

Сделав несколько шагов комроты разведчиков оглянулся:

– Дохликов прикопайте, гляжу и лопатки есть...

И утащил фрица за собой.

Старались парни не особо. Разгребли снег и уложили изрубленные немецкие тела в ямку. Потом стали заваливать. Молча. Потому как руки ходуном ходили, и смотреть друг на друга было почему-то стыдно.

Чтобы скрыть смущение, сержант Клепиков стал разбираться с пулеметом. И только он его взял в руки, как появился Малеев.

– За мной, бойцы.