Среди моря света и красок темным островом за Тибром оставалось папское государство. Раздраженный тем, что не получил гарантий безопасности Церкви в Австрии, Папа Пий XI покинул город, закрыл ватиканский музей, который Гитлер намеревался посетить, и не разрешил немцам нанести визит в Ватикан. Остановившись в своей летней резиденции в замке Гандольфо, Папа заявил публично:

— Воздухом в Риме стало невозможно дышать.

А в день Святого Креста, на следующий день после прибытия в Рим Гитлера, он провозгласил:

— Там, у них, происходят ужасные вещи… не укладывающиеся в воображении… и не ко времени поднятие креста, не являющегося Христовым…

Гитлер, подобно многим нежелательным гостям, скоро ощутил враждебное к себе отношение итальянского общества. По Риму поползли различные слухи, в частности история, рассказанная королем. В час ночи Гитлер поднял на ноги всех во дворце, громко вопя, что не ляжет в постель, пока на его глазах ее не опробует кто-либо из женщин. И действительно не успокоился, пока из ближайшей гостиницы не была вызвана горничная… После прослушивания оперы «Аида» в неапольском театре «Сан-Карло» у Гитлера не осталось времени на переодевание, и ему пришлось пройти перед почетным караулом в плохо на нем сидевшем сюртуке и шелковой шляпе, сползавшей ему на уши, тогда как король был в полной военной форме.

— Вы соображаете, что вы сделали, — набросился Гитлер на своего шефа протокола фон Бюлова-Шванте. — Вы вынудили меня проследовать по Неаполю подобно председателю французского муниципального совета.

Угрюмая апатичность толп народа раздражала фюрера. Во Флоренции, куда они направились в картинную галерею Уффици, Муссолини попытался приободрить толпу зевак. Когда же оттуда раздались крики: «Дуче, дуче», он обратился к окружавшим с укором, что, мол, надо приветствовать «его», то есть Гитлера, но потом махнул на все рукой.

Государственному секретарю, барону Эрнсту фон Вайцзеккеру, Гитлер признался со вздохом:

— Вы не представляете себе, как я счастлив, что мы возвращаемся наконец-то в Германию.

Бенито Муссолини прислушался, но все в доме еще спали. Набросив на плечи халат, он в трусах спустился по лестнице своей семейной виллы Риччионе и пошел к морю.

За ним было последовали охранники, но он махнул им рукой, чтобы они оставались.

Кларетта ждала его, как и всегда, у причала рыбачьих лодок. На ней были белый купальник и белая соломенная шляпка с голубой лентой, которые ему очень нравились.

Было раннее утро. Они прошлись немного по пляжу, разговаривая, затем Муссолини бросился в воду и поплыл, Кларетта последовала за ним.

В послеобеденное время, когда дуче выходил плавать «официально» и десятки женщин различного возраста и сословий плескались в море, чтобы только его увидеть, Кларетта находилась в пятнадцати километрах отсюда, в Римини. В гребной лодке с Мириам на веслах она выходила в море на расстояние тысячи метров от берега. Когда дуче, искупавшись, садился в моторный катер, то отправлялся в открытое море и спешил на рандеву. Встретившись, они разговаривали и плавали, пока солнце не начинало спускаться за горизонт.

Шел 1938 год. Однажды во время их утренней встречи Муссолини, сбросив халат, обратился к морю и поднимавшемуся солнцу:

— Я люблю эту девушку, я обожаю ее. Я не стыжусь этого, пусть знает море. Я обожаю ее — она моя юность, моя весна, самое лучшее, что есть в моей жизни… Клянусь в этом морем и солнцем…

Кларетта слушала полуиспуганно, полувосторженно.

Порой она стояла часами, попивая маленькими глотками минеральную воду, на пляже «Гранд-отеля» в Римини, где вся их семья проводила лето, ожидая его звонка. Иногда они совершали вечерние поездки на машине по пыльным романским дорогам, во время которых он вспоминал свое детство, а затем возвращались к восьми часам на семейный ужин: дуче — на виллу свою, Кларетта — в «Гранд-отель». Довольно часто день ее заканчивался семейными ссорами. Синьора Петаччи с подобострастием взирала на могущественного покровителя дочери, муж же ее, неразговорчивый и рассеянный человек, относился к этому неодобрительно.

Двадцатишестилетняя Кларетта испытывала любовь к мужчине в возрасте пятидесяти пяти лет — он даже запретил газетам печатать статьи, посвященные его дню рождения. Это чувство зародилось у нее еще во время ее первого визита во дворец Венеция, когда Муссолини, держа ее руки в своих, продекламировал один из сонетов Петрарки:

Блажен тот день, месяц, час и год, Когда мои глаза смотрят в ее…

С того момента жизнь их и встречи определялись временами года. Летом они встречались в рассветные часы и при закате солнца в Риччиони или же на берегу Тибра у замка Порциано, вблизи Рима, который был подарен ему королем. Они кушали бутерброды, как на пикниках, играли в медицинский мяч, прежде чем дуче просматривал газеты. Чтобы исключить сплетни среди полицейских агентов, на их встречах всегда присутствовала Мириам. Зимою они совершали лыжные прогулки в Терминилло — севернее Рима. Не менее десятка раз за сезон дуче падал, но продолжал кататься до семи часов кряду.

Обычно жизнь Кларетты протекала в четырех стенах трехкомнатных апартаментов на самом верхнем этаже дворца Венеция, куда можно было попасть только на лифте. Ежедневно с трех часов пополудни она находилась в зодиакальной комнате, названной так из-за голубого потолка с золотыми звездами, ожидая, пока Муссолини освободится и присоединится к ней. В жизни ей ничего более и не требовалось — только чтение поэзии вместе с ним, игра дуэтом на скрипках, прослушивание новых записей Шопена или выслушивание его грандиозных планов построения будущей Италии.