Многие наиболее важные элементы оборудования, такие как например, система регенерации, были российского производства. Здесь имелись большие генераторы под названием «Электрон,» которые могли вырабатывать кислород из воды, выделенной из его собственной мочи. Питьевую воду он получал из влаги, которая присутствовала в воздухе. Была также и система очистителей под названием «Воздух,» которая удаляла из атмосферы модуля двуокись углерода. Была и резервная система получения кислорода, в основе которой лежало использование так называемых «свечей» — больших цилиндров с химическим веществом, которое называлось хлорат лития. При нагреве, это вещество выделяло кислород. Кроме того, у него были аварийные кислородные маски, которые работали по той же схеме. И так далее и тому подобное.

Все это выглядело довольно грубо и тяжеловесно, но в отличие от имевших более симпатичный вид систем разработанных американскими инженерами, эти уже были проверены десятилетиями работы в космосе и в случае поломки их можно было отремонтировать. И все же, Мейленфант захватил парочку наиболее симпатичных вещиц, а также большой набор инструментов.

Каждый день Мейленфанту приходилось начинать с протирки стен модуля дезинфицирующими тампонами. В условиях невесомости, микроорганизмы скопившиеся в плывущих по воздуху капельках воды, имели свойство стремительно размножаться. Скучная процедура уборки продолжалась часами.

После окончания уборки приходило время заняться физическими упражнениями. Мейленфант подходил к бегущей дорожке, прикрепленной к кронштейну, расположенному в центре модуля. После часовой пробежки, на груди Мейленфанта скапливались лужицы пота, которые, в силу невесомости, не стекали вниз. По меньшей мере два часа в день ему приходилось заниматься интенсивными физическими упражнениями.

Так продолжалось день за днем. Унылое проделывание дырки в небе — так называли это старые астронавты и упрямые космонавты станций Салют и Мир. Глядя на звезды мочись в пузырек, говаривали они. К черту. В отличие от этих ребят, у Мейленфанта все же был конечный пункт маршрута.

С помощью десятиваттного оптического лазера он выходил на связь с центрами управления на Земле и Луне. Это устройство позволяло ему передавать данные со скоростью двадцать килобит в секунду. Он следовал указаниям, которые принимал с помощью большой полупрозрачной антенны.

Спустя несколько месяцев после старта, интерес к его полету значительно ослаб, что собственно он и ожидал. Никто не следил за тем, как он продвигается вглубь космоса, если не считать нескольких человек одержимых идеей контакта с гайджин. Он надеялся, что в их число входит и Немото, которая воспользовавшись своими неведомыми, но весьма обширными возможностями, помогла найти финансы необходимые для этого «одноразового» полета. Впрочем, она всегда скрывала от посторонних свою заинтересованность.

Порой случалось так, что даже когда он по плану выходил на связь, то на другом конце линии некому было ответить.

Впрочем, ему было все равно. В конце концов, они не могли отозвать его обратно, как бы им ни наскучил его полет.

Занимаясь упражнениями на бегущей дорожке, он отвлекался только на имевшийся в наружном корпусе небольшой иллюминатор и подолгу смотрел в него. Мейленфант видел, что Перри совсем одинок в космосе. Земля и Луна превратились в похожие на звезды световые точки и только уменьшающееся в размерах Солнце все еще выглядело как диск.

Ощущение изолированности было полным. Оно будоражило.

У него был спальный закуток, который назывался русским словом каютка. Здесь имелся привязанный к стене спальный мешок. Когда он ложился спать, то отгораживал каютку занавеской, тем самым создавая иллюзию уединенности и безопасности. Здесь он хранил большую часть своих личных вещей, среди которых был конечно и маленький, продолжительностью всего в несколько секунд, аннимационный кусочек с изображением Эммы — она смеялась на закрытом пляже НАСА, неподалеку от космодрома.

Он просыпался от запаха пота, а если подтекали трубки охлаждающей системы, то от запаха антифриза. Иногда он просыпался и от запаха затхлости, характерного для библиотек и винных пробок.

— Вам уже семьдесят два года, Мейленфант, — сказала Бринд, пытаясь сделать очередной укол.

— Да, но в наши дни это не такая уж редкость. В свои семьдесят два года я еще хоть куда.

— Но это слишком преклонный возраст для того, чтобы выдержать многолетний космический полет.

— Может быть. Но я уже десятки лет соблюдаю правила, которые способствуют продлению жизни. Я употребляю малокалорийную, нежирную пищу. Я принимаю белок, который называется коензим Q10. Он замедляет старение на клеточном уровне. Чтобы поддержать деятельность центральной нервной системы, я принимаю и некоторые другие ферменты. С помощью биокомпозитных материалов, я уже реконструировал многие кости и суставы, и теперь они стали лучше функционировать. Перед полетом я намерен сделать операцию по обширному шунтированию сердца. Я принимаю лекарства с целью предотвратить наращивание отложений крахмальных волокон и белков, которые могут вызвать болезнь Альцгеймера…

— О Боже, Мейленфант, вы прямо-таки какой-то седовласый киборг! Вас действительно ничем не прошибешь.

— Послушайте, на самом деле, невесомость является вполне пригодной средой для стариков.

— До тех пор, пока вам снова не захочется оказаться в условиях нормальной земной гравитации.

— А что если мне не захочется?

Спустя двести шестьдесят дней половина пути была уже пройдена, и двигатель корабля отключился. И без того весьма незначительное ускорение постепено сошло на нет и ощущение движения, которое все еще испытывал Мейленфант, теперь окончательно исчезло. Как это ни странно, он почувствовал тошноту. Этот новый приступ синдрома адаптации к пребыванию в космосе на четыре часа приковал его к койке.